Парижские сестры

Их новая работа заключалась в том, чтобы для очистки и закалки помещать металлические оболочки бомб в кислотную ванну перед тем, как их начинят взрывчаткой. Кислота брызгала и жгла их руки, поедая то немногое, что еще прикрывало выступающие кости. Донельзя измотанные, они валились в койку, в то время как ее освобождали ночные обитатели, натягивая грязные, рваные одеяла вокруг себя и прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. И каждый раз, прежде чем погрузиться в беспокойную полудрему, они шептали друг другу слова, которые единственно поддерживали их жизнь. Просыпаясь вечером, Клэр слушала учащенное дыхание Виви и хрипы в ее легких, которые смешивались с воем ветра, когда тот прокатывался по стенам барака. Тогда она тихо накрывала подругу краем своего одеяла, пытаясь сохранить в ней остаток жизненных сил и защитить ее от жестокой и суровой реальности, которая их окружала.

Когда их разбудили рабочие из дневной смены, вернувшиеся под вечер, старшая по бараку заставила Виви и Клэр переносить тела тех, кто не смог выйти на очередную ночную смену. Они складывали их в груды на деревянные тележки, которые каждое утро и каждый вечер объезжали лагерь, доставляя в крематорий груды трупов.

Наконец наступил день, когда солнце поднялось немного выше над колючей проволокой, окружавшей периметр лагеря, и сквозь снег, покрывающий землю, начали появляться пятна обнаженной земли. Однажды вечером, когда они выходили на смену на заводе боеприпасов, Клэр шепнула Виви, что им удалось почти невозможное: пережить зиму в Дахау. И, конечно, другой такой зимы уже не будет, сказала она подруге: война закончится, и к тому времени, когда снова начнутся снегопады, они уже окажутся за пределами лагеря. Виви улыбнулась и кивнула, но ничего не могла сказать в ответ: приступ кашля охватил ее, сотрясая все тело, словно ветер деревья за воротами лагеря, вечно дрожавшие под его порывами.

Новые заключенные продолжали прибывать в Дахау в большем количестве, чем когда-либо. Некоторые из поездов, которые становились вдоль лагеря, тянули заполненные щебнем, углем и сырьем для заводов грузовые вагоны. Но за другими следовали длинные вереницы вагонов для скота с деревянными бортами, и после того, как охранники вытаскивали из их дверей запорные штифты, наружу выходил еще один «человеческий груз». В казармах вновь прибывшие рассказывали о грудах мертвых тел, которые выгружались прямо по пути и складировались вдоль железнодорожной линии. По словам некоторых заключенных, их привезли в Дахау из других лагерей, которые эвакуировались по мере продвижения союзников. Откуда бы они ни прибыли, у каждого была своя история о пытках, убийствах, голоде и рабском труде. И, похоже, в каждом таком лагере по центру возвышалась высокая труба дымохода, выдыхавшего запах смерти в небо над Европой.

Вместе с появлением новоприбывших опять начались вспышки педикулеза и болезней, разносимых блохами и вшами, которые быстро распространялись в и без того убогих бараках. Женщины делали все возможное ради взаимовыручки, мыли друг другу головы, предлагали больным воду и пытались по мере своих скромных возможностей заботиться о них. Но дальнейшее выживание становилось невозможной задачей. По мере того, как увеличивалось количество рабочих, дизентерия наполняла казармы отвратительным зловонием, а теплый весенний ветерок зачастую нес с собой новый смертельный поцелуй тифа.

Наступил апрель. По ночам было все еще холодно: крыши бараков промерзали насквозь, а руки и ноги Клэр вторили им, когда они с Виви возвращались в свой блок после очередной ночной смены на заводе по производству оружия. Каждая кость в ее теле ныла, мучимая изнеможением, голодом и холодом – этой «святой троицей» концлагеря. Небо за сторожевой башней порозовело, когда над Дахау начал разгораться очередной рассвет, но столб серого дыма, поднимающийся из высокой кирпичной трубы в центре лагеря, запятнал красоту восхода своим мрачным покровом.

Садясь на койку, Виви содрогалась в приступах сухого, болезненного кашля. Клэр принесла ей оловянную чашку с водой, но пока она наполняла ее, Виви уже погрузилась в глубокий сон, поэтому она осторожно поставила кружку под койку – позже пригодится. Она пододвинула край своего одеяла к истощенному, ставшему угловатым телу подруги, заметив на ее груди темную россыпь укусов, там, где сине-белая полосатая рубашка свисала с резко обнажившихся ключиц.

Позже в тот же день, когда Клэр сначала погрузилась, а потом начала пробуждаться от беспокойного сна, внезапное волнение в хижине заставило ее полностью проснуться.

Некоторые женщины, которые должны были выходить на работу в дневную смену, вернулись в казармы, и шум их сапог, стучащих взад и вперед по половицам, громом отражался от стен барака.

– Если у вас есть одеяло, берите его с собой, – крикнула старшая. Она прошла по длинной комнате, встряхивая вымотавшихся заключенных, которые работали в ночную смену, и велела им подниматься. – Быстро. Вам пора уезжать. Собирайтесь на площади как можно скорее.