Парижские сестры

Клэр мягко похлопала Виви по руке, но не дождалась никакой реакции. Она толкнула ее сильнее, и Виви кашлянула: сухой, грубый звук, который было так больно слышать. Затем Клэр поняла, что у ее подруги сильный жар. Она, как могла, уселась на забитой койке и откинула воротник рубашки Виви. Тогда она увидела то, чего боялась: темная сыпь распространилась на грудь Виви. Она уже видела такую картину, когда пыталась помочь соседкам по бараку. Сомнений быть не могло, это был тиф.

Когда барак опустел, старшая поспешила в угол, где Клэр пыталась заставить подругу сделать глоток воды из жестяной кружки. Веки Виви затрепетали от лихорадки, пылавшей в ее истощенном теле.

– Вставай! Быстро! Тебе нужно быть на площади для переклички.

– Она не может, – сказала Клэр, в отчаянии глядя на старшую. – Она больна. Взгляните.

После беглого осмотра старшая огрызнулась:

– Значит, придется тебе бросить ее. Те, кто настолько болен, что не может уйти, остаются здесь.

– Уйти? – спросила Клэр. – Куда?

– Союзники наступают. Они могут в любой день ворваться сюда. Мой приказ – покинуть лагерь. Мы должны идти на запад, в горы. Собирай все вещи, которые можешь, и выходи наружу.

Клэр покачала головой.

– Я не оставлю ее, – сказала она.

Старшая уже собиралась уходить. Она повернулась, чтобы взглянуть на Клэр.

– В таком случае, – рявкнула она, – ты можешь остаться, мне на это совершенно наплевать. От вас двоих с самого начала были одни неприятности. Но я предупреждаю вас: лагерю конец. СС уничтожает всех, кто остается, больных и умирающих. Если ты останешься, то умрешь вместе с ней.

Голос Клэр был тихим, но решительным.

– Я не оставлю ее, – повторила она.

Старшая по бараку пожала плечами. Затем она повернулась на каблуках и вышла, захлопнув за собой дверь.

Клэр легла рядом с Виви и попыталась хоть немного унять ее жар, смочив угол рубашки и нежно погладив подругу по горящему лбу.

– Я здесь, – прошептала она. – Мы вместе. Все будет хорошо.

Из-за стен доносились приглушенные звуки, главным образом шаги тех, кто спешил на площадь; затем – показалось, что на несколько часов – наступила тишина: наверное, подумала она, производился подсчет оставшихся в живых. Затем снова зашаркали ноги, когда несколько тысяч заключенных начали свой длинный марш через металлические ворота, под запечатленным на них издевательским лозунгом, к Вогезским горам, где осажденные немецкие войска пытались объединиться в одну из последних ударных частей.

Когда свет, проникающий сквозь грязные окна барака, начал тонуть в наступающих сумерках, лагерь затих. Клэр продолжала вытирать губкой лоб Виви. Её кожа была такой же хрупкой, как папиросная бумага, и настолько горячей, что, казалось, вот-вот запылает. Ее подруга бормотала, кашляла и стонала: боль и жар совершенно поглотили ее. В нескончаемой темноте ночи Клэр пыталась заставить ее пить воду и продолжала шептать:

– Я все еще здесь. Мы вместе. Я не оставлю тебя, Виви, – пока, наконец, не заснула сама.

На рассвете Клэр проснулась и увидела, что Виви на нее смотрит. Ее глаза все еще были усыпаны лихорадкой, но она определенно не спала. Клэр убрала с ее лица ореол пропитанных потом волос, молясь, чтобы этот признак знаменовал собой окончание лихорадки, и что ее подруга сможет выздороветь.

Тяжелый топот сапог пробегавших рядом с бараком людей поразил Клэр. Кто бы это мог быть? Может, охранники, которые пришли избавиться от больных и умирающих, как предупреждала старшая?

Но, дойдя до конца барака, шаги стихли. И вдруг раздался грохот стрельбы. Командный голос заставил Клэр сесть. Голос не принадлежал немцу; это был американец.

– Виви, – прошептала она, – они здесь! Американцы. Мы дождались. – Но Виви, казалось, снова погрузилась в бессознательное состояние, каждый вдох вызывал в ее груди тяжкий скрежет.

– Я иду за помощью, Виви, – сказала Клэр подруге. – У них наверняка найдется лекарство. Погоди, я скоро вернусь.

Она подошла к двери и толкнула ее, мигая под апрельским солнцем. Ноги настолько ослабели, что едва удерживали ее, но она знала: нужно пойти и отыскать кого-то, кто мог бы помочь Виви. На счету была каждая минута. Опираясь на стены, она наконец вышла на открытое пространство площади, раскинувшейся перед рядами бараков.

По привычке она нервно посмотрела на ближайшую сторожевую башню в заборе, окружавшем лагерь. Но вместо силуэта нацистского солдата с пулеметом, направленным вовнутрь территории, в бойнице заброшенной башни светился лишь пустой квадрат неба. Оторвавшись наконец от опоры, которую давала ей стена барака, она, спотыкаясь, вышла на центральную площадь.