Сигнал тревоги прозвучал на общей полицейской частоте. Специальные группы подтвердили получение: лаборатория, кинологическая команда… За двадцать пять минут до момента взрыва первая полицейская машина объявила о своем прибытии на место происшествия. Затем связь приняла странный оборот. Они не могли найти машину. Она была точно идентифицирована (марка, номер, местонахождение). И это был единственный автомобиль, припаркованный на тротуаре. Сомнений быть не могло!
«Ничего не сообщается, периметр снят», – объявило радио.
9.30 утра. Взрыва не произошло.
Группа достигла места встречи с охраной в 17-м округе. Вместе они оценили ситуацию. Что бы ни произошло, необходимо было снова оповестить власти и подтвердить подлинность звонка, чтобы они могли обезвредить устройство. Натали позвонила в AFP и сообщила им наши X–ID коды. Затем она попросила поговорить с журналистами, с которыми мы лично встречались в 1981–1982 годах. Но никого из них не было на месте. Наконец один из журналистов ответил на звонок. После акции, она предложила сообщить об этом непосредственно в полицейское управление.
Между двумя такими звонками мы старались удалиться по крайней мере на два района, чтобы радиомолчание полицейских не стало ловушкой: заставлять нас звонить снова и снова, пока нас не обнаружат и не заманят в ловушку. В течение утра в AFP звонили три раза. И трижды журналист объявлял о новых вмешательствах властей, но безуспешно.
Абсурдная версия, которую затем распространили полиция и судебная система, ничего не прояснила. Скрывали ли власти невероятную беспечность спецподразделений или сознательное желание ничего не делать для предотвращения жертв? Зная, что государства способны инсценировать массовые убийства, легко представить, что их службы, если бы у них была возможность, могли бы использовать такую операцию для дискредитации партизан, заставив всех поверить, что их организации могут убить кого угодно. Таких примеров было много с начала 1970-х годов – от нападения ЭТА на магазин «Хиперкор» в Барселоне до нападения ССС на штаб-квартиру Бельгийской ассоциации работодателей. Выбрало ли государство этот вариант в тот день? Журналист AFP не стал возражать против официальной версии, которая прозвучала в эфире в последующие дни. Пропагандистский фронт против терроризма должен быть безупречным. Пресса могла бы выйти с заголовком «Париж избежал теракта».
Со своей стороны, мы подробно обсудили ход этой операции. Некомпетентность или преступный умысел – мы не могли определиться с отношением государства. Но мы решили отказаться от практики подрыва автомобилей: если вы не полностью контролируете операцию, вы рискуете увидеть, как она обернется против революционного насилия.
Недопустимо, чтобы революционное насилие привело к гибели хотя бы одного человека, который не является запланированной целью акции коммандос. Если не было сделано все возможное, чтобы предотвратить несчастный случай, это потому, что партизаны не порвали с государством и его военным, управленческим и социальным порядком. Это потому, что мы не лучше израильского солдата, разбомбившего деревню, американского пилота B52, бомбившего Камбоджу, нацистского чиновника, «окончательно решающего еврейский вопрос». Это потому, что мы не лучше бюрократов, подписывающих политику эмбарго, техников, рассчитывающих экспоненциальный рост неравенства. Пролетарское насилие – это классовое насилие, и как таковое оно не должно приводить к жертвам среди непривилегированных классов. Партизанское насилие – это насилие с открытыми глазами на мир.
Слепота не является отличительной чертой революционного насилия. Слепота – это скорее квалификация тех, кто принимает преступления государства и преступления против человечества, которым является капитализм как система. Слепота на стороне тех, кто не делает никаких выводов из того, что они пытаются не видеть. Однако нет недостатка в количественном анализе ущерба, нанесенного новым капиталистическим порядком, и государственных преступлений. И не только в Соединенных Штатах, которые сделали из этого специальность: также и в «стране прав человека».
Слепота – это скорее отличительная черта государственного насилия. Для тех, кто страдает от него, но также и для тех, кто увековечивает его. Государство не заботится о «сопутствующем ущербе» и закрывает глаза на преступления своих агентов. Фальшивая «пара Туренге» до сих пор жива, как и большинство мучителей виллы Сезини.
За десять лет прямого действия правосудие не смогло найти ни одной жертвы, которая не была бы нашей целью, за исключением полицейского, раненного в перестрелке с силами порядка. При каждом упоминании о наших убийствах СМИ показывают одну и ту же женщину, тяжело раненную во время нападения на улице де ла Баум, которая не была нашим делом. Они знают это, но цепляются за эту ложь, чтобы передать сцену, где эта хрупкая фигурка идет с белой тростью. Если бы у них ее не было, что бы они показали в подтверждение своего тезиса?