Парижский натюрморт

– Я люблю тебя как собственного сына, мы дети одного народа, – страдальчески скривив лицо, произнес тот, затягиваясь дымом от сигареты, после того как стейк исчез с тарелки, – я немного уладил проблему, – минуты молчания, – он не заявит в полицию, но, как сам понимаешь, работу ты потерял, дружище, причем не только у меня, все в округе знают о твоих геройствах, сынок.

– Прощай, Грант, было приятно иметь дело с тобой, – вставая из-за стола.

– Подожди, Эдди, тут вот две тысячи евро, – протягивая мне выпуклый конверт, – может, это поможет тебе найти себя в жизни, удачи тебе!

Я вышел на улицу из ресторана, облегченно вздохнув, и помчался к себе, конверт с деньгами приятно грел в кармане ногу, в голове идеи сменялись мечтами, сомнения – уверенностью, но главное, я шел к себе не в одиночество, впервые за столько лет меня кто-то ждал. Когда человек влюблен, время идет для него не как обычно, каждый день не похож на другой. Даже город, в котором ты живешь, меняет свою палитру красок. Ты только сейчас заметил, как тускло светит фонарь на конце улицы, сто раз проходил возле этого дома и только сейчас заметил, что карниз у него не такой, как у остальных, а резной, а еще говорят, будто влюбленные не замечают время, у них нет часов. Разные бывают эти влюбленные, я, например, каждую минуту смотрю на мои часы, лишь бы не опоздать.

В комнатенке, где я ютился на последнем этаже, в мое короткое отсутствие произошли изменения, во всем чувствовалась женская рука, небогатая мебель блестела, полы были вымыты, и посреди всего этого порядка стояла она в моей рубашке, улыбаясь своей дивной улыбкой, с искрящимися темно-серыми глазами, которые просто светились, как свет маяка, дающий надежду тонущей шлюпке в море человеческих пороков, страхов и одиночества, где я слишком долго тонул, несчастный моряк, выживший из-под обломков потонувшего корабля.

– Эдди, где ты был? Я тебя ждала, чтобы вместе пообедать, – сказала она, шутливо сердясь.

– Я не голодный!

– А я голодная, – голосом капризного ребенка продолжила она, – и очень!

– Спасибо за порядок, – обнимая, – на подоконнике была фарфоровая чашка, ты ее случайно не выбросила?

– Она была разбитой, у тебя было столько мусора, что я подумала… Я сделала глупость?

– Нет, ничего страшного, это осталось на память от одного человека.

– Давай я сейчас схожу в подвал, поищу в мусорном ящике, – освобождаясь из объятий.

– Не надо, значит, так было нужно.

– Мне нетрудно, дорогой.

– Останься со мной, не уходи, забудь.

Омлет быстро исчез с тарелок, вслед за ним и недорогое бургонское, которое завалялось у меня в шкафу с незапамятных времен. Стало клонить ко сну, усталость последних дней давала о себе знать, глаза слипались.

– Дорогой, ты можешь лечь поспать, а я отлучусь на некоторое время, хорошо?

Я кивнул головой в знак согласия и повалился на кровать.

Проснулся от дыхания Стефании, она прижалась всем телом ко мне и спала. Я сделал неловкое движение рукой и разбудил ее, улыбаясь, она смотрела на меня своими бездонными глазами, в которых я уже успел утонуть, и молчала.

– Когда ты успела прийти? Я даже не заметил.

– Эдди, мы сегодня весь день дома, как в тюрьме, не выйти ли нам погулять?

– В тюрьме? А ты что, была в тюрьме?

– Нет, конечно, – встрепенулась она, – а может, и была, я не знаю, дорогой, я уже ничего не знаю, где я была до этого, с кем я была, – смеясь грудным голосом.

Я обнял ее, и она прижалась ко мне, волна желания накатила на нас, захлестнула, топя и унося в бездну безумства. Проворная в любви и щедрая, как никто из женщин, что я встречал до нее в моей жизни, она старалась доставить тебе больше удовольствия, чем получить самой, нежное тело с упругими грудями каждый раз просто сводило меня с ума.

С сигаретой в зубах, сидя на краю кровати, я стал вдруг размышлять о жизни; странно, но слова Гранта об ошибках всплывали одно за другим в моей потяжелевшей голове, не давая покоя. Может, и в самом деле было слишком много ошибок в последнее время; уже только то, что я здесь, а не у себя дома – не есть ли ошибка, и тут же приводил довод за доводом, успокаивая себя – можно подумать, у меня был выход, сколько моих друзей лежат под землей сейчас, своей плотью кормя червей, с моими ранениями и здоровьем я просто мишень для врага и больше ничего, умереть за идею – неплохая идея для романтиков и бездарей вроде меня.

– Милый, ты о чем так задумался, ты грустишь, я навеяла на тебя тоску, мое сердечко?

– Стефания, кто твои родители? У тебя есть отец, мать, сестра или братья, вообще, ты откуда, как здесь оказалась?

– Не спрашивай меня об этом, я тебя прошу, – ее голос дрожал, – разве это важно, милый? Знай, что я тебя полюбила, как никогда, как никого, придет время, и я расскажу тебе обо всем сама, ладно?

– Обещаю никогда больше не задавать глупых вопросов, любовь моя, – попытался отшутиться я.

– Пойдем лучше в наше любимое кафе, тебе больше не хочется рома?