Парижский натюрморт

– Эдди, где ты ходишь, еще немного, и мы уедем отсюда на моем Bentley, – передразнил ее голосом молодой парень в белом костюме, и толпа дружно засмеялась.

В тот вечер мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вытащить ее из этого вертепа. То она не хотела выходить, то последний раз, ну подожди, дорогой, ну куда ты все время спешишь, ее лицо просто светилось от азарта, такой я ее видел первый раз.

Мы вышли из казино с выигрышем в три тысячи евро с хвостиком и понеслись на другой конец города, чтобы поужинать в японском ресторане.

Улица Sante-Anne, японский квартал в Париже, в восьмидесятых годах здесь стали появляться первые эмигранты из Страны восходящего солнца. Парижане в шутку называют эту улицу Маленький Токио, но только здесь можно отведать лучшую японскую кухню в городе, правда от цен которой шарахаются сами приезжие японцы.

Суши и сашими запивались теплым саке, потом смеялись над произношением официанта-японца, который с серьезным видом обслуживал их. В жизни любого человека бывают счастливые времена, которые он будет помнить всю свою последующую жизнь, всякий раз сожалея, что оно так коротко. В тот день их маленькое счастье лилось водопадом, разбиваясь внизу об камни на тысячи мелких брызг наслаждений, улетая вверх пылью короткой радости, оно было во всем – в случайном взгляде, в улыбке, в шутке. Ему казалось, что он знает ее сто лет, удивляясь всякий раз, как же он жил без нее до сих пор, но на самом деле он ничего не знал о ней, и это было его самой большой ошибкой. Время пролетело в тот вечер так быстро, что они и не заметил, как были уже дома. Она стояла полуобнаженная перед зеркалом и вынимала серьги из ушей, светлые локоны падали на смуглые плечи, сводя с ума неземной красотой, словно женщина с картин Веласкеса.

Эдди подошел, вынув из кармана брюк золотой медальон в образе китайского трехглавого дракона, который купил для нее в ювелирном бутике, стал тихонько надевать его ей на шею, он скользнул между ее грудей и повис посередине, тускло блестя. Она подняла изумленные глаза.

– Это мне? – с изумлением. – Какой красивый!

Губы поцелуями прошлись по нежной шее, рука нащупала ее упругую грудь, она закинула голову и тяжело задышала, обвив мою шею руками.

Назойливый луч солнца светил прямо в глаза, хотелось еще полежать и не вставать, но рука, почувствовав холодную пустоту рядом с собой, скользнула по простыне, словно ища остатки ее простывшего тепла. На столе стоял завтрак – пара круассанов, кофе, молоко и рядом записка: "Милый, мое сердечко, сегодня вечером в 8 часов в нашем кафе". Отодвинув рукой записку, я заметил телефон, на котором было два сообщения, одно от хозяина квартиры, который благодарил за квартплату, и второе от патрона, который звал меня, чтобы подписать пару бумаг.

В душном метро народ, толкаясь, деловито запихивался в переполненные вагоны, я даже где-то пожалел, что решил выбрать именно этот вид транспорта, парижский метрополитен в утренние часы – это кромешный ад. Кроме того что в этой давке могут залезть тебе в карман, но еще и толкнуть на рельсы под несущийся поезд. «Следующий выход Sentier», – объявил бездушный женский голос робота. Грант, как обычно, в клубах дыма, сидел в своем кресле и курил. С недавних пор дела шли из рук вон плохо, кризис в текстиле был в самом разгаре, мало того что конкуренты успели вовремя вывести производство в Китай, но вдобавок ко всем бедам цены на товар и спрос падали с катастрофической быстротой. Все ателье было завалено готовой продукцией, в день аннулировалось по три-четыре заказа, если бы не заказы из России, ателье пришлось бы закрыть еще месяц назад (made in France еще было привлекательным в некоторых странах).

– А, Эдди, присаживайся, вот подписывай здесь, здесь и тут, можешь не очень и сожалеть о потере работы, видно, ателье придется закрыть, хотя бы на время, пока все успокоится.

– А я и не сожалею, – пожав плечами.

– Иди учись, Эдди, на какой-нибудь стаж, вон в электронике полно работы, век интернета.