Пароход Бабелон

– О, в этом не сомневайтесь.

– Как сказать… Натравят «кедровцев»[19]…

– И?..

– Или герой помрет, или люди из Особого отдела ВЧК.

– Вот как! Снова кто-то должен отправиться на небеса…

– Как говорит наш комполка: «Ниже травы счета нет и Закона Божьего тоже». С другой стороны, наштадив – бывший царский офицер, вряд ли ему все это нужно, тем более сейчас, к концу войны. К тому же, говорят, он в товарищеских отношениях с хозяином имения. Коли не сообщат выше, думаю, замнет историю.

– Знаете, как говорили во времена Сенеки? «Что знают трое – знает Город».

– Тогда попробую связаться через нашего телефониста с дядей, он старый большевик, возможно, сможет помочь. Если успеет, конечно…

Тут в дверь забарабанили руками и ногами.

Белоцерковский и комиссар переглянулись.

Комиссар поднялся, запахнул полы халата. Снял с предохранителя маленький «браунинг».

Белоцерковский указал Ефимычу глазами на лестницу, по которой можно было подняться на второй этаж, и, рассчитав, сколько комиссару потребуется времени для совершения этого маневра, пошел, не спеша, открывать дверь, нарочно шумно шаркая ногами в домашних туфлях.

«Неужто Белоцерковский и в самом деле решил, что эта лестница небесная?!»

– Кто там? – Родион Аркадьевич взял такой тон, будто у него назначена встреча с адвокатом в Петербурге на Морской и ему только что помешали правильно повязать галстук-бабочку.

– Не видал комиссара нашего? – спросили за дверью.

– По воле тех, кто правит миром, – сказал Родион Аркадьевич и отворил дверь.

Перечеркнув встречу с адвокатом и тут же приняв облик пустынножителя времен первых великих отшельников, он заверил вломившихся казаков, что такового комиссара не видел, что здесь прежде его не было и сейчас нет.

– А коли проверим?

– Можно и так, – сказал Родион Аркадьевич, позабыв, какие неприятности обыкновенно случаются с людьми после подобных заявлений.

Однако красноконники проверять не стали, хотя подозрительные следы у крыльца заметили.

Небо чернело.

Огонь сторожевых костров поднимался выше.

Наштадив, демонстрируя передовой вкус во всем, что касалось формы одежды и оружия офицера республики, ходил по веранде взад и вперед, заведя за спину длинные сухие руки и сжимая в кулаке лайковые перчатки.

– Значит, говоришь, согласен со мной, – задумался ненадолго, взглянул на Верхового. – А что толку с того, что согласен? – резко хлопнул тоненькими перчатками о раскрытую ладонь.

Часовой, краснощекий молоденький казак с круглым лицом и бойкими глазами, симулирующими усталость, улыбнулся наштадиву во весь рот.

Наштадив в ответ строго нахмурил кустистые брови, перебивая неуставную улыбку.

Бывший царский офицер, он не любил, когда красные казаки, глядя на него, улыбались. В таких случаях ему всегда хотелось срезать эти улыбочки с живодерских морд. Но у этого мальчишки совсем другая улыбка была. Его сегодня простили за необязательный выстрел по мужику, когда народ пришел комиссара требовать, и он готов был улыбаться всем во всю жизнь.

– Вот скажи-ка мне, солдат, «Правда» свежая есть у вас тут? Читаешь ты «Правду»?

– Не шибко грамотный я. Знаю только, «Правда» августовская имеется.

– Что так? – Наштадив выудил из шинели серебряный портсигар, заглянул в него, как подслеповатая старуха в заветный ларчик.

– Мыслей по такому случаю не имею, – отчеканил часовой, избегая смотреть на наштадива, но при этом продолжая широко улыбаться. – «Красного кавалериста» тоже нема.

– Вот! Вот, Степан Васильевич!.. – подпрыгнул к Верховому наштадив. – А ты за своего комиссара горой, понимаешь ли.

– Комиссар в сем деле без сил и возможности. Экспедицию политотдела сто лет как никто не видел.

– Степан Васильевич, – наштадив скривил худое, гладко выбритое лицо с резкими аристократическими чертами, – опустим это! Вот выкурю папироску и, если не найдут твоего комиссара, поеду без него. Чем дело обернется, сам знаешь. Двух бойцов потерял на ровном месте, понимаешь ли…

Глядя на наштадива, Верховой вдруг сделал для себя неожиданное открытие: «Бывших царских офицеров не бывает».

Тут из сумерек на крыльцо взбежал Матвейка.

– Ну? – спросил Верховой, заранее зная, что тот скажет, но при том на всякий случай незаметно сложив пальцы в кукиш.

– По дну реки ходит.

– Что ж они его никак не выловят-то? – Наштадив обломал в пальцах папиросу, и оттого, что ему тут же ее стало жалко, раздраженно метнул в кусты. – В за́мке управляющего смотрели?

– За́мок барский на замке́, а ключики у ключника, – спел частушку ординарец, опомнился, добавил: – То есть у управляющего они в точности имеются.

– У сестриц искали? – Наштадив достал новую папиросу, чиркнул спичкой. Теперь обломалась спичка.

– И сестрицы его не видали. Говорю же, по дну реки ходит.

– Алексей Алексеевич, может, подождете? Дороги вконец размыло. Автомобиль – не лошадь, – снова вступил Верховой.

– Подождал уже, ночь скоро, Степан Васильевич, – взглянул на часы с решеткой на циферблате, способные противостоять темноте, ударам, холоду, жаре, ливням и песчаным бурям, но только не разложению в армии в период между миром и войной.