Аналогичным образом определенной переоценке в современной британской историографии подвергается не только роль монархии в политической системе страны на протяжении XVIII в. Пересматривается, и подчас весьма радикально, сам характер ограничений, которым была подвергнута власть английских монархов в этот период. Сегодня все большее количество британских исследователей склоняются к тому, что уже Тюдоры были самыми абсолютными монахами в том смысле, что церковная супрематия закреплялась именно за королем, а не за королем-в-парламенте. Ранние Стюарты были ограниченными монахами в рамках закона, но ограничение их власти носило прерогативный характер, т. е. в рамках полномочий, гарантированных им ординарной прерогативой, их власть оставалась абсолютной и не подвергалась сомнению . Их поздние наследники после 1688 г. были ограничены в своей власти не только прерогативой, но и парламентским актом, но в любом случае монархия Стюартов была ограниченной. Однако недопонимание природы и смысла этих различий приводило к неверной оценке самой природы английской монархии и той роли, которую играло английское право в системе этих ограничений. Это недопонимание, в свою очередь, зачастую было связано с тем, что историки придавали слову «абсолютный» тот негативный смысл, который с 20-х гг. XIX в. имеет термин «абсолютистский».160
Уточнение терминологического словаря сделало возможным не только преодоление характерной для традиционной вигской историографии схемы эволюции английской политической системы после 1688 г., основанной на утверждении о якобы случившемся тогда переходе от абсолютной монархии к конституционной. Допущение о том, что на протяжении «долгого XVIII в.» постепенно менялся сам характер ограничений, которым была подвержена английская корона в этот период, когда фактически происходил переход от одной политической формы ограниченной монархии к другой, породило комплекс проблем, связанных с определением набора факторов, оказавших влияние на этот сложный процесс. Ключевое значение в этом отношении приобретает изучение английского права, в рамках которого фиксировались прерогативные полномочия английской короны и парламентские процедуры, определявшие сложный комплекс взаимоотношений между короной и парламентом. Также все большее внимание уделяется изучению процессуальных особенностей английского права, благодаря которым была обеспечена принципиальная возможность трансформации части привилегии политической элиты в формальные и безличные права, принадлежащие всем подданным английской короны.161
Прежде всего, это касается отмены ряда политических ограничений для диссентеров и католиков в 1828-1829 гг. и расширению избирательного права в ходе парламентской реформы 1832 г., когда критическая масса политических изменений, институционализированных при помощи формализованного права, привела к «конституционной революции» 1828-1832 гг. При этом очевидно, что столь широкое и комплексное понимание проблем «конституционной революции», характерное для объяснительной модели Д. Норта и Дж. Уоллиса, потребует уточнения не только комплекса сюжетов, имеющих прямое отношение к рассматриваемому концепту, но и хронологических рамок события.Концепция социальных порядков Д. Норта и Дж. Уоллиса стала впечатляющим, но не единственным итогом теоретического осмысления историографического критицизма в англоязычной историографии последних пятнадцати лет прошлого века. Еще одной объяснительной моделью, претендующей на осмысление процессов, имеющих место внутри различных политических группировок, а также во взаимоотношениях между ними, на уровне предельно широкого историко-социологического обобщения, стала теория конфликта элит Р. Лахманна.162
В качестве объяснительной модели взаимодействия различных социальных групп в процессе трансформации политических институтов, теория конфликта элит исходит из предположения о возможности определения комплекса причинно-следственных связей, по которым акторы исторического процесса преобразуют социальную структуру, создавая дальнейшие стратегические возможности для изменения институтов власти и политического участия. Основная идея Р. Лахманна заключается в том, что «цепочки случайных изменений» начинаются с элит, а не классов или отдельных индивидов. Именно конфликт элит, по мнению Р. Лахманна, приводит в движение и задает направление институциональной трансформации системы политических связей и институтов, результатом чего является изменение формы государства.163