Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании

Также следует учитывать, что при всей важности предполагаемых реформ системы представительства и парламентской процедуры, ключевым остается вопрос о том, насколько самостоятельным был английский парламент на протяжении «долгого XVIII в.» в вопросах формирования независимой от королевской прерогативы политической повестки. После 1688 г. парламент стал постоянно действующим органом и превратился в реальную политическую силу. Но при этом необходимо помнить, что корпоративное политическое представительство служило главной гарантией от чрезмерной финансовой зависимости королевской власти от произвольных решений парламентариев. Корона избегала такой зависимости, распределяя между ними свое покровительство. Подобно тому, как Тюдоры двумя столетиями ранее обеспечивали себе гегемонию на национальном уровне, используя систему патронажа, так и монархи Ганноверской династии стремились придать стабильность правительству, тщательно «формируя» парламент. В контексте отсутствия конституционного конфликта между короной и представительством регулярные парламентские сессии становились скорее благом. В XVIII в. ни один парламент не отказывался вотировать необходимые короне субсидии и никогда не настаивал на их обязательном возмещении. В этом отношении парламент являлся посредником, при помощи которого корона выстраивала свои отношения с политической элитой.242

Существенным аспектом, способным пролить свет на характер персональной власти, которую сохранили за собой монархи ганноверской династии, является характер парламентского законодательства в XVIII в. Основную его массу составляли билли, лично внесенные членами парламента (personal bills). Так, в течение столетия благодаря процедуре частных биллей (всего более 1.200) было подвергнуто огораживанию более трех миллионов акров земли, тогда как строительству каналов и дорог было посвящено не более сотни парламентских актов. Корона, в полном соответствии с английской правовой традицией, практически не проявляла интереса к законодательной деятельности и редко требовала от парламента принятия новых законов. За весь XVIII в. не наберется и двух десятков случаев, когда такое использование прерогативных полномочий имело место. Исполнительная власть английской короны, если осторожно использовать более привычный сегодня термин, целиком и полностью вписывалась в рамки ординарной королевской прерогативы.243 В этом отношении полномочия английского парламента в XVIII в. оказываются неожиданно ограниченны: он собирался по воле монарха и не имел права на периодическое проведение сессий; не было постоянно действующих комиссий, надзиравших за министрами короля; расходование полученных короной средств практически не контролировалось. Наконец, следует учитывать, что английский парламент, в условиях существования парламентов в Шотландии (до 1707 г.) и Ирландии (до 1800 г.), рисковал превратиться в провинциальную ассамблею. Парламенту Англии, не отвечавшему за остальную часть Британских островов, приходилось сотрудничать с королем, который не всегда обсуждал управление сложным по составу королевством даже с тайным советом.244

Критический настрой современной историографии проблемы заставляет с осторожностью подходить к оценке роли парламента в определении политической повестки. Также весьма скромным оказывается место политических партий в системе обеспечения политического консенсуса, управления электоратом и поддержания фракционной дисциплины в парламенте была. Ни один британский монарх в XVIII в. не считался с партиями. Королева Анна не позволяла парламентскому большинству навязывать себе кандидатуры министров. В управлении страной с помощью партий королева Анна видела ущемление своей прерогативы и стремилась принимать личное участие в заседаниях кабинета министров.245

Положение мало изменилось и в середине XVIII в. Георг II стремился, хотя и не всегда удачно, минимизировать влияние парламентских фракций.246 Георг III, вступая на престол, намеревался покончить со старой конфронтацией вигов и тори как явлением, нежелательным для английской политики. Его крайне раздражала английская политическая сцена, представлявшая из себя в 60-е гг. XVIII в. многочисленные фракции, изредка объединяющиеся между собою для достижения власти и получения контроля над патронажем, раздачей должностей и пенсий. В силу молодости Георг III был далек от знания тонкостей английской политической системы, но его отношение к политическим группировкам внутри парламента не становится от этого менее показательным.247