Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании

Только в 90-е гг. XVIII в. партии в парламенте конституируются на более или менее регулярной основе, однако У. Питт-младший, даже будучи премьер министром, их не признавал и никогда не пытался объединить таким образом своих сторонников.248 В любом случае, представление о партии как о форме политического участия и механизме, необходимом для достижения политического консенсуса и основанном на определенном комплексе представлений по ключевым вопросам текущей политики, оставалось неизвестным британской политической практике вплоть до начала 30-х гг. XIX в.

§ 3. Кабинет министров в политической системе «долгого XVIII в.». Религиозные аспекты «конституционной революции» в современной историографии

Такое положение вещей заставляет предположить, что и после событий 1688 г. единственной надежной опорой для политической власти оставалась королевская милость. Исследователи, как правило, обходят вниманием двор ганноверской династии, полагая, что основным центром власти в изучаемый период являлся парламент. Это справедливо только отчасти: трансформация ограниченной монархии в ее конституционную наследницу не исключала личных оснований действия королевской прерогативы. Министры, пользующиеся доверием короля, имели в своем распоряжении моральные стимулы и материальные средства для управления парламентским большинством. Правительства XVIII в. редко проигрывали в парламентских дебатах и практически никогда – на выборах.249

Как правило, они назначались до, а не после победы на выборах в парламент. Редкие неудачи монархов XVIII в. в утверждении угодных им министров свидетельствовали скорее не о силе парламентского большинства, а о допущенных суверенами тактических просчетах. В 1744 г. Георг II был вынужден расстаться с Дж. Картеретом, поскольку никто из коллег по министерству не желал с ним работать. Тринадцать лет спустя У. Питт-старший был назначен на свой пост, поскольку никто из членов кабинета не желал работать без него. Подобных примеров, относящихся к периоду последней трети XVIII – начала XIX вв., можно привести множество. В любом случае, парламент не имел к этому никакого отношения, и следует обратить самое пристальное внимание на то обстоятельство, что практика опоры правительства на парламентское большинство, характерная для конституционной практики современного типа, утвердилась далеко не сразу.250

Возвышение в 20-е гг. XVIII в. поста премьер-министра не избавляло от забот по укреплению единства кабинета, в которых королевское благорасположение играло не последнюю роль. Во время акцизного кризиса 1733 г. настоящую угрозу премьерству Р. Уолпола представляла не парламентская оппозиция, а собственные недальновидные министры, Д. Кобэм и Ф. Честерфилд. Победа в придворной интриге стала определяющей для дальнейшей карьеры Р. Уолпола. Сходным образом У. Шелберн, один из фаворитов Георга III, был смещен Ч. Дж. Фоксом, его соперником в правительстве.251

Власть, которой наделялись министры, фактически принадлежала короне. Министры редко пользовались своим влиянием в парламенте для того, чтобы навязать монарху политические решения, поскольку считали себя ответственными перед королем, а не перед парламентом.252 Решающим для политиков оставался личный выбор монарха. Характерным является то обстоятельство, что в правление королевы Анны источником власти для С. Годольфина и Р. Харли было ее личное расположение: ни один из этих министров не имел большинства в палате общин.253 Дебаты в парламенте могли иметь значение для Р. Уолпола и У. Питта-старшего, однако главные политические партии разыгрывались в кабинете монарха. Даже в 60-е гг. XVIII в. граф Бьют смог в течение двух дет занимать пост премьер-министра почти исключительно благодаря королевскому расположению и той роли, которую он сыграл в становлении юного монарха.254

Однако роль двора в политической эволюции английских политических институтов в XVIII в. все же не следует преувеличивать. Придворная интрига была важной частью текущей политики, но не она определяла ее характерные черты в долгосрочной перспективе. Процесс трансформации системы персонального правления, характерной для последних Стюартов, во второй половине XVIII в. зашел достаточно далеко, чтобы говорить о постепенной кристаллизации политической конструкции, именуемой конституционной монархией.255