Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании

Первым из них, без принуждения покинувшим работы как англоязычных, так и отечественных историков последнего времени, стала традиционная оценка событий 1688 г. как перехода от абсолютной монархии к конституционной. Она уступила место более сложной и взвешенной историографической концепции, в соответствии с которой усиление «абсолютистских» тенденций в управлении следует увязывать скорее с процессом образования современного государства. Институциональное закрепление этих тенденций было в разной степени успешным и зависело от конкретных исторических условий. В английском варианте «старого порядка» степень такого успеха была минимальна, поскольку ординарная королевская прерогатива здесь оказалась ограничена уникальными институтами общего права. Поэтому события Славной революции 1688 г. все чаще оцениваются лишь как начало трансформации политических институтов и практик «старого порядка» в конституционные механизмы современного типа. Политический режим, в рамках которого происходила эта трансформация, характеризуется как ограниченная, или, применительно к поздним Стюартам, персональная монархия.

Эволюция ключевых элементов конституционного устройства и партийно-политической системы в конце XVII – первой трети XIX вв. при таком подходе вписывается в совершенно особый контекст. Конституционный характер английской монархии после Славной революции 1688 г. и утверждения о роли парламента как законодательного органа с соответствующим современной конституционной модели набором полномочий все чаще подвергаются обоснованному сомнению. Английская монархия конца XVII в. могла оцениваться как конституционная лишь в том специфическом, отличном от современного понимания смысле, что она была прочно укоренена в институтах общего права. Формирование конституционных механизмов и политических практик современного типа активно продолжалось вплоть до первой трети XIX в. Этот многоаспектный процесс был связан с постепенным переходом ряда прерогативных полномочий короны к парламенту и позднее – к лидеру парламентского большинства в палате общин. В результате парламент оказался не только проводником ординарной королевской прерогативы, но и получил закрепленное прецедентами право самостоятельного формирования политической повестки. Вторым направлением этой трансформации стало реформирование института политического представительства, тесно связанное с процессом преобразования личных привилегий элиты, организованной в корпоративное по характеру представительство, в формальное и безличное избирательное право, сделавшее возможным появление механизмов репрезентации современного типа и способствовавшее становлению парламента в качестве законодательного органа. В этом отношении исследовательские акценты сместились с поиска прецедентов, обеспечивших переход прерогативных полномочий короны в руки парламента, к анализу факторов, обеспечивших преемственную эволюцию политической системы в ходе подобных значительных изменений.

Трансформация традиционных по характеру политических институтов, институтов участия и политических практик Великобритании конца XVII – первой трети XIX вв. в современные конституционные механизмы дополнялась появлением в парламенте прообразов политических партий. Традиционный для вигской историографии подход, в соответствии с которым действия лидеров политических группировок элиты в парламенте XVIII в. оцениваются так, как если бы имело место реальное политическое разделение интересов, связанное с характерными для конца XIX вв. механизмами политической репрезентации, сменился более взвешенным взглядом. Современная историография проблемы исходит из того, что вплоть до конца XVIII – середины 20-х гг. XIX вв. роль партий в механизме реального управления страной была весьма скромной. Положение коренным образом меняется только в период 1822-1835 гг., когда появляются новые формы партийной организации на основе идеологических представлений и способы обеспечения партийного единства, связанные с современными механизмами репрезентации. До этого времени парламентские фракции оцениваются как группировки элиты, структурированные на основе патрон-клиентских отношений.

Наконец, особого внимания заслуживает то обстоятельство, что процесс трансформации традиционных политических институтов и практик приобрел более интенсивный характер во второй половине 20-х – середине 30-х гг. XIX в., что заставляет во многом переосмысливать концепт «конституционной революции» Именно этот хронологически небольшой период стал завершающим этапом в становлении современных конституционных механизмов и политических практик и точкой отчета в оформлении характерной для конституционной монархии партийно-политической системы. Помещенный современной историографией в более широкий исследовательский контекст, этот период, несмотря на большое количество исследовательских работ, посвященных ему, и богатую историографическую традицию, оказался недостаточно изученным.