Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании

Вторым после общего права важнейшим основанием королевской прерогативы была вера в то, что Бог сделал короля своим наместником на земле (God's lieutenant upon Earth), и что эта должность является наследственной в правящей династии. Если экстраординарная и ординарная прерогативы определяли конкретные сферы применения королевской власти, то прерогатива по божественному праву выражалась в совокупности различных идеологических концепций, закреплявших высокий общественный статус королевской власти.324 Прерогатива, основанная на божественном праве, также не предоставляла королю возможности действовать произвольно. Напротив, в самой идеологической конструкции этой прерогативы были заложены весьма существенные ограничения, весьма четко осознаваемые английскими монархами.325

Анализ правовых оснований королевской прерогативы со всей очевидностью показывает, что английская монархия оказывалась ограниченной дважды. С одной стороны, она была ограничена традиционными политическими структурами в лице парламента, фактически превратившегося в результате Славной революции 1688 г. в основного проводника ординарной королевской прерогативы. Благодаря особенностям общего права, в системе институтов которого королевское законодательство всегда играло подчиненную роль, сформировалась особая политическая форма «regimen politicum et regale». Особенность ее, однако, заключалась не в том, что английский король был обязан действовать совместно с парламентом, осуществляя принадлежащие ему полномочия в рамках ординарной прерогативы. Более важно другое – сама ординарная прерогатива оказалась ограничена уникальной правовой системой, нормы и институты которой считались к тому времени достоянием всех свободных подданных английской короны. Смысл этого ограничения формален и безличен, поскольку ординарная прерогатива английских монархов осуществлялась по общему праву, которое не может быть изменено волей монарха. Общее право в этом отношении выступало как особый комплекс норм, на который не распространялись прерогативы короны, также обязанной подчиняться им. Кроме того, королевская власть оказалась ограниченной и присутствием морального закона над ней в лице концепции божественного права. Общее право стало уникальной правовой системой, институты которой оказались, благодаря уникальной исторической приспособляемости, наиболее приспособленными к восприятию и практическому воплощению принципа верховенства права.

Следует учитывать, что королевская прерогатива никогда не была неподвижной конструкцией ни в теории, ни в политической практике. Оформившись окончательно к началу XVII в., ко времени Славной революции 1688 г. королевская прерогатива начинает переживать процесс трансформации, связанный с комплексом социальных, политических и конституционных изменений, происходивших в этот период. Первой стала утрачивать позиции феодальная прерогатива, поскольку к концу XVII в. отношения собственности внутри группировок политической элиты окончательно стали безличными и утратили связь с земельным держанием.326

Сложнее обстояло дело с ординарной прерогативой, поскольку именно в этой прерогативной сфере решались ключевые вопросы налогообложения и ограничения прав и свобод подданных английской короны. Что касается последних, то уже в первой трети XVII в. попытки произвольного задержания английских подданных спровоцировали дискуссию о границах ординарной прерогативы королевской власти по общему праву и статутам Англии.327 Этот спор выявил неопределенность правового статуса личности перед лицом ординарной прерогативы и способность последней трансформироваться из средства поддержания равновесия между королем и парламентом в инструмент усиления полномочий королевской власти в ущерб парламенту. Последнее обстоятельство послужило поводом к изданию целого ряда актов, касающихся прав и свобод английских подданных, появившихся в ходе событий 1688-1689 г. В этом отношении «Билль о правах» от 16 декабря 1689 г., представляющий собой юридический итог Славной революции, следует оценивать как устранение возможности использования ординарной прерогативы вопреки смыслу общего права.328

Что касается экстраординарной прерогативы, то она практически не являлась предметом специального обсуждения, поскольку ее применение зачастую отвечало интересам тех общественных слоев, которые были представлены в парламенте. Анонимный парламентарий высказал в 1610 г. весьма характерный взгляд на проблему: «В торговле между странами мы пребываем там, где common law не может судить. Торговец не имеет средств против того, кто грабит на море. Он не находится под защитой закона, но только под защитой короля. Объявление вне закона не имеет поэтому смысла для того, кто за морями. Он находится лишь под покровительством короля».329