Партизаны

Андрей иногда задумывался, что та, наверное, сразу за дверью устроила наблюдательный пост, и слушает, и поглядывает в «глазок», ожидая, когда они появятся на лестничной площадке. Лучше телевизора. Полное ощущение сопричастности. Стол придвинут в прихожую, конфетки в вазочке, сиди, попивай чаек.

— Мы так, одежду лишнюю несем сдавать, — сказала Ника.

— Как это? — Лидия Тимофеевна в застиранном, легком халатике дикой расцветки, едва прикрывающем раздобревшее тело, шагнула за порог. — А Темочка где? Что с ним случилось?

— Ничего, — сказал Андрей, давая Нике пройти вперед, — он на собеседовании.

— Ах, вот что!

Соседка понятливо закачала головой. За приторным беспокойством проглядывала досада, что возможный приработок сегодня сорвался.

— Вы настоящий сексот, Лидия Тимофеевна, — сказал Андрей и принялся спускаться по лестнице.

Соседку вынесло к перилам. Она свесилась вниз так, что грудь едва не вывалилась из халатика.

— Как вам не совестно, Андрей Викторович! — закричала она. — Я не проститутка! Я не изменяла ни первому, ни второму мужу! Вы не смеете меня оскорблять! Я на вас пожалуюсь в ювенальный отдел!

Андрей запрокинул голову.

— Лидия Тимофеевна, — сказал он в пятно одуловатого лица, окаймленного крашеными кудрями, — сексот — это всего лишь секретный сотрудник. Сек-сот.

Соседка хлопнула ртом. Андрей, шкрябая углом сумки о стены, спустился.

— Что она? — спросила Ника, встречая его на выходе.

— Дура она, вот и все, — ответил Андрей.

Банкомат находился в стороне, у магазина в торце дома через двор. Ника отдала Андрею рюкзак и налегке с его и своей карточками побежала через детскую площадку. Андрей зашагал в арку. Ему с тоской думалось: что дальше? Как дальше? Придется где-то искать работу, а у родителей там разве что на ферме какой-нибудь есть возможность устроиться подсобным рабочим. Хвосты коровам крутить. Или теперь роботы это делают? Все же роботизировано. Нику может бухгалтером куда возьмут. Но, блин, интернет… И Темка… Его же в школу, в первый класс, потом, если что, простуда, отит, в поликлинику…

Узнают, сразу узнают — достанут из тьмутаракани.

Андрей принял к стене, пропуская проезжающий под арку автомобиль. Зло поддернул сумку. Сволочи! Ну как так? Какого дьявола кто-то лезет ко мне и моему ребенку, взяв право судить, так ли я его воспитываю? И не это даже обидно, что судит. Все скотство в том, что судит в своих интересах. Не в моих, не в Никиных, не в Темкиных, в конце концов. Забота о ребенке — три «ха-ха»! Ненавижу!

Натка нагнала его на закруглении, у березок.

— Только тридцать тысяч сняла, — сказала она, забирая себе рюкзак. — Банкомат больше не выдал.

— Ничего. В другом снимем.

— Андрей, — поймала его за рукав, развернула Ника, — может мы зря все это? Может лучше через суд?

— Лойде до сих пор судятся. Пять лет прошло.

— Я знаю, только…

— Что?

— Как мы будем жить?

Андрей ощерился.

— Сложно будем жить. Сложно! Я не знаю, как.

Серая «Хонда» Гриценко стояла на площадке сразу перед шоссе. Мигнули стоп-сигналы.

— Опаздываете, — сказал Гриценко, когда Андрей открыл дверцу.

— Деньги снимали, — сказала Ника.

Подвинув закинутую мужем сумку, она села на заднее сиденье, поставила в ноги рюкзак. Андрей забрался на переднее пассажирское.

— Поехали? — спросил Гриценко и, не дожидаясь ответа, выжал сцепление.

«Хонда» мягко вырулила на шоссе.

Вечерело. Солнце мазало дома оранжевым. Отблески скакали по окнам верхних этажей, выбирая моменты, чтобы, отражаясь, выстрелить по глазам. В автомобильном потоке «хонда» пристроилась за каким-то «китайцем». Шелестели шины. Мелькали дорожные знаки. Андрей пристально вглядывался в людей, идущих по тротуарам, заходящих в магазины, выходящих из магазинов, пропадающих в арках, подъездах, чревах автобусов и такси. Губы его сжимались. Он совсем не видел детей.

Ну, конечно, конечно! Кто теперь выпустит ребенка в такую гущу! Ювенальная служба сразу получит десяток сигналов, что ребенок гуляет один, что рубашка у него не заправлена, шнурок развязался, на лодыжке имеется подозрительная ссадина, и дышит он как-то не так, и пугает всех своей живостью.

Срочно! Спасайте ребенка от родителей!

— Не надо так напрягаться, — сказал Гриценко, поворачивая под зеленый светофор.

— Что? — спросил, вынырнув из собственных мыслей, Андрей.

— Лицо попроще.

— Да я так…

Андрей обернулся на Нику. Жена слабо улыбнулась ему, бледная, с косо накрашенными губами.

— Дай.

Он потянулся и вытер ей неаккуратный мазок.

— Дура я, накрасилась зачем-то, — прошептала Ника, удерживая его ладонь в своих пальцах.

— Все будет хорошо, — сказал Андрей.

— Посмотрим, — сказал Гриценко.

Мелькнул указатель. Улица Соловьева начиналась через двести метров. Острыми углами прорезал пространство недавно отстроенный бизнес-центр. Стекло, выпуклые, позолоченные двери, надпись: «Аренда».

— Кстати, — произнес Гриценко, перестраиваясь в правый ряд, — Лойде так и не пришел. Вы его не видели?

— Нет, — сказала Ника.

«Хонда» встала у перекрестка, ожидая сигнала на поворот.