Парус и буря

Ахмад, пристроившись на корме у ног Таруси, так же как и его капитан, неотрывно смотрел вперед. Он был счастлив. Он выдержал свой первый в жизни серьезный экзамен на право называться моряком. Ему хотелось как можно скорее совершить какой-нибудь подвиг, пойти на любой риск — словом, сделать что-нибудь такое, что подняло бы его еще выше в глазах капитана. Сколько раз до этого Ахмад просил взять его в море, но над ним только посмеивались. Иногда, правда, чтобы лишь отвязаться от него, обещали взять в следующий рейс, однако этого следующего рейса ему так и не удалось дождаться. Как-то капитан одного судна согласился взять Ахмада в плавание, но при этом поставил условие: Ахмад должен ему прислуживать. Быть слугой, а не моряком! Никогда! И Ахмад наотрез отказался. Может быть, в море он и сам, по своей воле делал бы капитану все, что нужно. Но когда ему заранее сказали, что он будет только слугой, Ахмад почувствовал себя глубоко оскорбленным. Значит, они считают, он ни для какой другой работы непригоден? А вот Таруси сразу произвел его в матросы, сделал не только матросом, но и доверил даже штурвал. Сердце Ахмада было преисполнено гордости. Он чувствовал себя счастливым, несмотря на то что опасность еще не миновала. А как он благодарен Таруси, что тот взял его с собой в море, это и не выразить. Наконец он стал моряком. Нашел свое призвание. А сколько было потеряно напрасно времени? Сколько он исходил в поисках работы? И вот нашел-таки работу, которая ему по душе. Он любит море, любит Таруси, любит жизнь.

— Капитан, — подал голос Ахмад.

— Что, Ахмад, ну чего молчишь? Может быть, что-нибудь болит или тошнит?

— Да нет, ничего, все в порядке.

— Так чего же ты меня звал?

— Просто так, хотел услышать твой голос. А где мы сейчас находимся?

— Точно не знаю, но Рахмуни должен быть где-то поблизости. Вот посветлеет, мы их тогда скорее найдем.

Между туч блеснула вдруг звезда и опять скрылась. Ахмад почувствовал, что кто-то дернул его за рукав.

— Ну-ка, Ахмад, возьмй банку, почерпай немного, а то я порезал руку, — И, сплюнув, матрос добавил: — Чувствую себя, как будто целый пуд соли съел.

— Давай, Ахмад, веселей черпай, — подбадривал его Таруси. — Осталось не так уж много.

Эти слова были лишними. Ахмад и так старался за двоих. «Не велика беда, что устал… Посмотрел бы на меня сейчас Абу Мухаммед, наверняка изменил бы мнение обо мне. Чтобы оправдать доверие Таруси, я готов сделать все, что угодно… Хоть вплавь искать Рахмуни», — рассуждал Ахмад.

Разорвав плотное покрывало облаков, выбилась полоска лунного света. Потом выглянула и сама луна. Горизонт сразу раздвинулся. Наконец-то моряки могли видеть друг друга, а главное — видеть море. Таруси, а вслед за ним и все моряки подняли головы вверх, пристально вглядываясь в чистый кусочек неба, словно то был спасительный свет маяка, показывавший дорогу из страшного лабиринта моря, где со всех сторон на них обрушивались стены волн.

— Эй, смотрите! — истошным голосом завопил вдруг один матрос, показывая пальцем на плавающий невдалеке от катера предмет: гонимый волнами, он то появлялся, то исчезал.

Таруси не успел даже его как следует разглядеть, как луна снова скрылась за тучами, мгновенно затянувшими образовавшийся было просвет в небе. И опять стало темно. Растворились во мраке и небо и море. Ничего не оставалось, как держать курс на этот неизвестный предмет. Надо обязательно выяснить, что это такое. Таруси крепко сжал штурвал, направляя катер туда, где они его заметили.

— Что бы это могло быть? — спрашивали друг у друга моряки.

— Наверное, какая-нибудь доска, — высказал предположение Таруси. — Смотрите все внимательно! Попробуем ее найти. Приготовьте на всякий случай багор, веревки и спасательный круг!

Прошла минута, другая, третья… Все притихли, с тревогой и надеждой ожидая какого-то чуда. Черная хламида ночи, наброшенная на небосклон, стала постепенно рваться, расползаться на части, и вдруг явственно проступили нити света — где-то там, за тучами, робко занималась утренняя заря. И посветлели сумрачные лица матросов. Вместе с утренней зарей в их сердцах зарождалась и все более крепла вера в награду, которую вместе с наступающим новым днем им обязательно пошлет всевышний за их нелегкий труд и долготерпение. Свет озарил не только усталые лица, но и проник в их измученные души, сняв тяжесть и вселив новую надежду. Они наконец прозрели. Теперь они могли различать окружающие их предметы, видеть мир — и горы пенистых волн, и низко нависшее серое небо, и все четыре стороны света. Они могли теперь видеть друг друга, действовать смелее и решительнее — словом, снять с себя то напряжение, которое сковывало их всю эту бесконечную ночь.

В утренних сумерках они снова увидели качающийся в пене волн какой-то предмет. Волны подхватывали его, подминали под себя, будто норовя проглотить, и потом, пожевав, снова выплевывали с пеной на поверхность. Таруси первым заметил его.

— Эй, ребята, да это, кажется, весло!