Парус и буря

Катер медленно пошел на сближение. Теперь фелюга была хорошо видна: мачта накренилась, паруса порваны, лишь несколько лоскутков болталось на ветру, спасательной лодки на том месте, где она обычно крепится, не было, волны легко и свободно перекатывались через палубу — и ни одной живой души. Катер уже почти вплотную подошел к шхуне, когда между ними вдруг вырос огромный водяной смерч, как будто сама смерть, увидевшая, что кто-то покушается на принадлежащую ей добычу, встала стеной на их пути. Первая попытка подойти к судну не увенчалась успехом. Вторая — тоже. Ветер отнес катер далеко в сторону. Огромная волна так сильно ударила в корму, что захлестнула катер, и моряки на некоторое время не то что фелюгу, но и друг друга потеряли из виду.

Ахмад только теперь понял, что спасти пострадавшего в море вовсе не легко, даже если его удастся найти и кажется, что до него уже рукой подать. Вырывать его из пасти разъяренного моря куда труднее, чем это представлялось Ахмаду раньше.

Лицо Таруси посерело, осунулось. Губы нервно подергивались. Глаза налились кровью. На лбу кровоточила ссадина. Ноги были напряжены, словно не катер, а он сам, пружиня, прыгал с одной волны на другую. Застыв на корме, крепко держась обеими руками за штурвал и подавшись всем туловищем вперед, он был похож на льва, приготовившегося к решающему прыжку на врага, который уже прицелился, чтобы сделать роковой выстрел.

В душе Таруси происходила борьба. Принять вызов, попытаться еще раз подойти к судну? Но разве он может быть уверен в успехе, когда сама смерть встает перед ним, грозя перевернуть и поглотить их катер? А тут опять заморосил мелкий дождь, застилая все серой пеленой. Идти в таких условиях на сближение еще труднее… Голос разума нашептывал: «Оставь эту затею. Судно Рахмуни спасти невозможно. Судьба его решена. Возвращайся, пока не поздно, домой! Ты сделал все, что мог. Нельзя рисковать жизнью людей, которые доверились тебе. Не будь таким упрямым!» Но тут же вступал голос совести: «Неужели испугался? Ведь ты решил спасти судно Рахмуни любой ценой! Какой же ты моряк, если не готов к самопожертвованию? Погибнешь, о тебе скажут: «Дурак — пошел на верную смерть». А вернешься ни с чем, скажут: «Трус — даже не попытался спасти судно, которое было бы хоть каким-нибудь утешением семье погибшего». Выбирай! Но не ошибайся!..»

Эти мысли как молнии вспыхивали в его сознании, будто освещая ему путь к тому единственно правильному решению, которое он должен был принять. Он хотел подтвердить право называться моряком, доказать свою смелость и мужество. Но доказать более убедительным способом, чем приходилось делать это когда-либо раньше. А еще большим его затаенным желанием было испытать неповторимое чувство радости и счастья, когда он на виду изумленных людей будет буксировать к берегу уже похороненное всеми судно.

Ветер относил катер все дальше и дальше от фелюги. И когда моряки решили уже, что капитан, вняв, очевидно, голосу рассудка, отказался от своей безумной затеи, Таруси уже отрезал для себя всякие пути отступления. В свой первоначальный план он внес кое-какие изменения. Теперь остается только его выполнить. Но прежде всего он должен начистоту поговорить с моряками, объяснить им свой замысел.

Оставаясь на месте и не выпуская из рук штурвала, Таруси сделал знак морякам, чтобы они подошли к нему. Внимательно и грустно, с каким-то невысказанным страданием посмотрел он в глаза каждому, будто прощаясь с ними навсегда, и с трудом, словно превозмогая боль, глухо произнес:

— Друзья…

Голос его дрогнул, он замолчал. От этого молчания у моряков сжались сердца. Они интуитивно почувствовали, что за продолжительным, но полным значения молчанием, за этим словом, которое с таким трудом выжал из себя капитан, последует что-то очень серьезное и важное.

— Друзья! — повторил Таруси уже твердым голосом. — Я решил спасти это судно, и я его спасу!..

У моряков отлегло от сердца. Это для них не было новостью. Он мог этого и не говорить. Они знают очень хорошо Таруси — раз он что задумал, то уж добьется своего. Его упрямство всем известно. Но зачем ему понадобилось созывать всех моряков? И почему он опять молчит?..

— Вы на катере возвращайтесь в порт! — повелительным тоном произнес Таруси.

— А ты, капитан? — воскликнул Исмаил, не скрывая своего удивления и протеста против страшной несправедливости, которая вот-вот должна совершиться.

— А я один поплыву на фелюгу, — стараясь скрыть свое волнение, ровным голосом объяснил Таруси.

В эту минуту раздался страшный треск, и сразу же вслед за раскатом грома хлынули потоки дождя. Но никто на это не обратил внимания. Казалось, что он полил специально для того, чтобы как-то вмешаться в происходящее, смыть тот горький осадок, который оставили у всех на душе слова Таруси. Моряки знали, что отговаривать его бесполезно. Поэтому они заявили капитану, что одного его никуда не отпустят.

Таруси ответил не сразу. Он круто повернул штурвал, направив катер на фелюгу, ловко обогнул большую встречную волну и только потом сухо сказал: