Паруса судьбы

− Дьявол был с ним. Ему удалось уйти.

Из груди старика вырвался прерывистый вздох.

− Можно считать, мой друг, что всё это вам почудилось, − герцог подвинул резаную из кости шкатулку с сигарами. − Нет, нет! Я, конечно, приму все надлежащие меры. Курите, майор. Вам следует отдохнуть, право, я беспокоюсь за вас. Большой путь − большие хлопоты.

Гонец отступил на шаг, учтиво поклонился:

− Благодарю, ваше высокопревосходительство. Но все неприятности со мной приключаются именно тогда, когда обо мне кто-то начинает беспокоиться.

Вице-король откровенно зевнул и пыхнул сигарой:

− Надеюсь, вас прислали не только затем, чтобы говорить мне дерзости. Имеются вести? Какие?

Андалузец сдернул перчатки, достал пакет, скрепленный красным сургучом, и, звякнув шпагой, протянул его.

− По поручению их высокопревосходительств Мигеля Лардиссабаля и Хосе Луйанда, срочно, вашей светлости, −негромко, но отрывисто доложил майор.

Кальеха устало мотнул головой, как бы пресекая все дальнейшие пояснения.

− Молва летит впереди. О сем я уже наслышан, −вялым тоном изрек он. − Дивный табак. Зря отказываетесь, любезный, − генерал демонстративно затянулся. −Время, отданное сигаре, не повредит самой великой срочности. Иль я не прав?

Диего де Уэльва едва не вспылил, до яви вспомнив путь сюда: и слитный стон рабов из трюмов «Сан-Себастьяна», и качку до судорог в животе, и запах человечьей смердятины, и дикие лица отчаявшейся матросни с глазами, в которых мерцали вечность соленой воды и молитва, и… Он перемог себя, памятуя о тайном своем назначении.

− Много, слишком много всяких властей и указов, −скорбно заключил Кальеха и протянул руку. −Ну, что у вас?

Майор передал широкий пакет. Холеные пальцы с треском вскрыли сургуч и извлекли послание.

«Хосе Луйанд, за подписью его величества, вице-королю Новой Испании. Мадрид. 4 февраля 1814 года». Герцог оторвался на мгновение, нетерпеливым жестом пригласив гостя присесть к своему столу.

Де Уэльва устроился в кресле так, что ничто не мешало обозревать портреты, тускло поблескивающие на стенах. Их было изрядно: не менее сотни, старинных и современных, в тяжелых багетах. Глядя на их бесконечную череду, на высокую падугу потолка со скрывающимися в сумраке арабесками, на многоярусную люстру, что гильотиной нависала над ним, он почувствовал себя усталым и ослабевшим. Ощущение усилилось, когда андалузец увидел себя в зеркале. Мрачные чертоги отчего-то тревожили, и он с удовлетворением вспомнил, что на поясе у него пристегнут чудесный, английской шеффилдской стали клинок.

«Sacre!163 Дрянь дело, − рассуждал сам с собой Диего. −Надо же было потратить такую уйму времени, давиться гнильем судового довольствия, без сроку бродить среди гноя корпий, выжить, черт возьми, чтобы в конце концов предстать перед старым пузырем с малиновым соком! Разыгрывать честную роль паяца… впрочем, если щедро платят, если есть во мне нужда короля − вопросов не задают».

Де Уэльва скосил глаза и… затаил дыхание. Эпистола еще не была прочтена, а взгляд герцога остекленел.

«Pan de Dios!»164 − майор не ожидал такого потрясения для вице-короля, этого тертого, хитронырого лиса. Засквозили подозрения и предчувствия, и он инстинктивно собрался с духом в ожидании неведомой опасности.

В душном сумеречье за окном катнулось гулкое эхо, словно стукнула крышка гроба.

Герцог машинально утерся платком. Придвинул трехсвечный канделябр, перевернул письмо.

В нем подтверждалось, что сообщенные Мадриду сведения об основании русскими поселения близ порта Ла-Бодега165 приняты к должному сведению. Министерство иностранных дел располагает данными о том, что православные жаждут наискорейше установить сообщение между поселениями на Аляске и испанскими фортами в Верхней Калифорнии. «И сии их просьбы, будучи абсолютно справедливыми и взаимовыгодными, − удовлетворить следует, после устоявшихся дружеских отношений. Посему, вице-король не вправе чинить препятствия благотворному развитию торговли и добрососедских отношений между колониальными сушами двух величайших союзных держав…»166

Наконец герцог оторвался от послания. Бессмысленно глянул на затухающий камин, на майора, и тому почудилось, что седовласый старик смотрит сквозь него в запредельность ночи и тьмы.

Кальеха очнулся не сразу.

− Что ж, долг короля повелевать, наш − исполнять, −он с трудом узнал свой голос. Очевидность собственного бессилия раздражала и какой-то непонятной, говорливой силой откликнулась во всем теле. Хрустнули суставы, Кальеха дель Рэй воинственно выпрямился. Из-за стола вышел гневный, сверкая взором, трость черного дерева чиркала зигзаги. − Не знаю, зачем я говорю это вам. Но я скажу, черт возьми, скажу!

Седая эспаньолка ёжисто встопорщилась, сжав кулаки, он устремился к курьеру. Испуганный звон колокольца и встревоженно поднятые брови часового лишь плеснули масла в огонь.

− Quitate loco!167 − трость яростно возгремела об осмотрительно захлопнувшуюся дверь.