«Значит, мы готовы приступить к решающему эксперименту», – сказал Дон.
Доктор Кларк кивнул: «Все готово».
Дон заглянул в резервуар: «Устройте меня поудобнее, доктор – мне предстоит дальняя дорога».
XVI
Вечером, через две недели, девять мужчин и три женщины сидели и стояли в той же лаборатории, занимая порученные им посты.
Доктора Кларк, Агилар и Фоли окружили стеклянный резервуар. Годфри Хед, Ховард Раковский, Келсо, Вивиан Холлси и фотограф сидели в креслах, установленных с одной стороны двери; с другой стороны сидели Джина и Айвали Трембат. Доктор Джеймс Когсвелл и Дон Бервик подошли к резервуару.
Дон накинул голубой махровый халат. На его сосредоточенном лице выделялись побледневшие от напряжения желваки. Оглянувшись, он встретился глазами с Джиной, улыбнулся, что-то пробормотал на ухо Когсвеллу, вернулся к жене и взял ее за руку.
«Не могу справиться с беспокойством», – прошептала Джина.
«Бояться нечего, – заверил ее Дон. – Они столько раз испытывали этот метод на собаках и шимпанзе, что могут провести эксперимент с завязанными глазами».
«Говорят, те, кто возвращаются к жизни… иногда теряют рассудок».
«Ничего такого со мной не будет».
«И еще одно – статья в сегодняшней газете. Она не повредит твоему архетипу в представлении некоторых людей?»
Дон пожал плечами: «Может быть, а может быть и нет. Так или иначе, она делает архетип более четким. Сосредоточивает на мне внимание тех, кто раньше обо мне не вспоминал».
В то же время Воинствующий Хью Бронни стоял в лекционном зале Орандж-Сити и зачитывал статью вслух перед семнадцатью тысячами завороженных последователей. Тощая долговязая фигура Хью наклонилась с трибуны к слушателям; он смаковал каждое слово – так, как дворняжка смакует лакомые кусочки, вытаскивая их из кучи отбросов. Время от времени он поднимал голову и обозревал аудиторию. С его точки зрения происходящее выглядело как передержанный снимок – расчерченное черными провалами дымчатое воздушное пространство, озаренное слепящими прожекторами, пестрящее смутными бледными лицами. Хью больше не думал о слушателях как об отдельных человеческих существах. Они составляли единственную в своем роде массу, податливую, как воск, но стимулировавшую и возбуждавшую его отзывчивостью подобно жесткой щетке, поднимавшей волоски на его длинной костлявой шее.
Воинствующий Хью Бронни читал – и торжествовал. Статья закончилась. Слушатели молчали – Хью ощущал биение семнадцати тысяч сердец, напряженное мерцание тридцати четырех тысяч впившихся в него глаз. Хью ощущал нараставшую опьяняющую волну огромной власти. Эти люди ждали, чтобы он сказал им, чтó делать – чтобы он вел их за собой. Он мог настраивать и формировать их умы по своей воле, управлять ими, как рыбак управляет удочкой, забрасывая леску с крючком и наживкой.
«Я прочту эту статью снова, – гортанно произнес Хью. – И пока я буду читать, задумайтесь о неслыханной наглости этих дьявольских алхимиков». Он снова обвел глазами слушателей и повысил голос так, чтобы теперь он звучал на манер гобоя: «Атеисты!» Хью вглядывался в смутную массу лиц: «Мерзкие вандалы, готовые взломать врата Царствия Небесного!» Хью замолчал. Замерло даже дыхание толпы; никто не шелохнулся. Наступила потрясающая тишина, возможная только в огромном помещении, где в лучах слепящих прожекторов сидели семнадцать тысяч человек.
Голос Хью угрожающе понизился на октаву: «Если ваша кровь не кипит так, как кипит моя – вы не смеете называть меня Воинствующим Хью Бронни, не смеете называться христианскими крестоносцами!»
Он снова наклонился над вырезкой из газеты и стал читать: