Парусник № 25 и другие рассказы

Откинувшись на спинку стула, Белт разглядывал молчаливых кадетов: «Вы слышали обо мне всевозможные истории. Почему меня еще не выгнали в шею? Неисправимого, опасного наглеца Генри Белта? Пьяницу Генри Белта? Последнее, впрочем – клевета; я никогда в жизни не напивался. Почему меня терпят? По одной простой причине: в силу необходимости. Никто другой не хочет взять на себя мои обязанности. Только такой человек, как Генри Белт, может такое вытерпеть: проводить год за годом в космосе и не видеть при этом никого, кроме полудюжины круглолицых желторотых юнцов. Он с ними улетает, он с ними возвращается. Не со всеми – и не все, кто вернулся, стали астронавтами. Но все они переходят на другую сторону улицы, как только замечают Генри Белта. Стоит кому-нибудь упомянуть Генри Белта в разговоре, они бледнеют или краснеют. Никто не улыбается. Кое-кто из них занимает теперь высокие посты. Они могли бы вышвырнуть меня в любой момент. Спросите их, почему они этого не делают. Они скажут: Генри Белт – кошмарный, злобный тиран. Безжалостный, как топор, капризный, как женщина. Но полет под командованием Генри Белта сдувает пену с кружки пива. Он многих сломал и нескольких убил, но выжившие с гордостью заявляют: «Я прошел подготовку под руководством Белта!»

Поговаривают также, что Генри Белту сопутствует удача. Не обращайте внимания на эту болтовню. Любой удаче приходит конец. Вы будете моим тринадцатым классом, а тринадцать – несчастливое число. Я уже летал с семьюдесятью двумя недорослями вроде вас и вернулся – двенадцать раз. Отчасти благодаря самому себе, отчасти благодаря удаче. В среднем полет продолжается два года. Как человек может выдержать двенадцать таких полетов? Это может выдержать только один человек: Генри Белт. Я провел в космосе больше времени, чем любой из ныне живущих людей, и могу поведать вам секрет: этот полет будет моим последним. Я начинаю просыпаться по ночам – мне снятся странные сны. Как только ваш класс пройдет подготовку, я уволюсь. Надеюсь, ребята, что вы не суеверны. Женщина с белыми глазами предсказала мне, что я умру в космосе. Она предсказывала и другие вещи – причем все ее предсказания сбылись. Кто знает? Если я вернусь живым из этого последнего полета, я куплю себе сельский коттедж и буду выращивать розы». Генри Белт устроился на стуле поудобнее, разглядывая слушателей с иронической безмятежностью. Ближайший к нему кадет уловил запах перегара и пригляделся повнимательнее: возможно ли, чтобы Генри Белт даже сегодня был пьян?

Белт продолжал: «Мы успеем хорошо познакомиться. И каждый из вас будет спрашивать себя: на чем основаны мои рекомендации? Объективный, справедливый ли я человек? Способен ли я забыть о личной неприязни? Разумеется, друзьями мы не станем. Что ж, моя система такова: я делаю записи в красной записной книжке. Прежде всего составлю список ваших имен. Как вас зовут, сударь?»

«Кадет Льюис Линч, сэр!»

«Вас?»

«Эдвард Калпеппер, сэр».

«Маркус Верона. сэр».

«Видаль Веске, сэр».

«Марвин Макграф, сэр».

«Барри Острендер, сэр».

«Клайд фон Глюк, сэр».

«Джозеф Саттон, сэр».

Генри Белт записал каждое из имен в красную записную книжку: «Система такова. Как только кто-нибудь из вас делает что-нибудь, что вызывает у меня раздражение, я помечаю минусом страничку с его именем. В конце полета я подсчитываю минусы, добавляя там и сям еще несколько закорючек для острастки – и руководствуюсь этими пометками. По-моему, такой метод предельно ясен и понятен. Что меня раздражает? Тот, кто слишком много болтает, получает минус. Хмурый и молчаливый кадет тоже получает минус. Ленивый халтурщик, уклоняющийся от грязной работы: минус. Слишком усердный, вечно путающийся под ногами кадет: минус. Подхалимство: минус. Дерзость: минус. Привычка напевать или насвистывать: минус. Вялый, скучный, нудный кадет: минус. Как видите, меня раздражает все на свете. Могу заранее дать совет, который позволит не получать слишком много минусов: не сплетничайте. Мне привелось бывать на кораблях, где от злословия проходу не было – если бы сплетни можно было выбрасывать за корму, этим кораблям не понадобились бы двигатели. Я обожаю подслушивать чужие разговоры. Я все слышу. И мне не нравятся сплетни – особенно когда сплетничают обо мне. Я очень чувствительный человек и, как только мне кажется, что меня обидели, сразу открываю красную записную книжку». Генри Белт снова откинулся на спинку стула: «Есть вопросы?»

Никто ничего не сказал.