Парусник № 25 и другие рассказы

Генри Белт заставил кадетов отскребать краску с поверхности параболического отражателя. Когда это было сделано, солнечный свет, падающий на отражатель, стал фокусироваться на обширной панели фотоэлектрических ячеек. Выработанная таким образом электроэнергия позволяла функционировать плазменным реактивным двигателям, испускавшим ионы, накопившиеся на огромной поверхности солнечного паруса, что придавало кораблю дополнительное ускорение, помогавшее ему покинуть земную орбиту. Наконец в один прекрасный день, точно в тот момент, когда закончился рассчитанный бортовым компьютером срок, корабль попрощался с Землей и полетел по касательной в межпланетные просторы под углом, позволявшим ему быть «захваченным» гравитационным колодцем Марса. Корабль быстро разгонялся с постоянным ускорением порядка сотой доли ускорения земного притяжения. Земля уменьшалась за кормой; корабль остался один в космосе.

Радостное возбуждение кадетов остыло и сменилось почти похоронной торжественностью. Превращение Земли в далекое, ничтожное светлое пятнышко – потрясающий символ, вызывающий у человека ощущение, подобное чувству невозвратимой потери, подобное самой смерти. Самые впечатлительные кадеты – Саттон, фон Глюк, Острендер – не могли взглянуть в иллюминатор на корме без того, чтобы у них на глаза не наворачивались слезы. Даже у обходительного Калпеппера вызывала молчаливое почтение открывшаяся величественная картина: нестерпимо жгучий диск Солнца и жемчужина Земли, плывущая на бархатно-черном фоне среди тысяч мерцающих алмазных искорок звезд. Корабль плыл все дальше от Земли, все дальше от Солнца в бескрайние просторы, масштабы которых превосходили человеческое разумение. Впервые кадеты начали догадываться о том, что Генри Белт не преувеличивал, когда говорил о странных видениях. Их окружала смерть – покой и одиночество – пылающая звездами красота смерти, сулившая не забвение, а вечность… Потоки, россыпи звезд… знакомые созвездия, светила с гордыми названиями, звучащими в уме, как имена героев: Ахернар, Фомальгаут, Сад-аль-Сууд, Канопус…

Саттон не мог заставить себя взглянуть на небо. «Не то чтобы я боялся, – говорил он фон Глюку, – хотя, конечно, это своего рода страх. Бесконечность зовет меня, притягивает… Надо полагать, через некоторое время я с ней свыкнусь».

«Не уверен, что с ней можно свыкнуться, – отозвался фон Глюк. – Не удивлюсь, если космос может стать чем-то вроде психического наркотика, вызывающего неутолимую жажду – такую, что, вернувшись на Землю, мы будем чувствовать духоту и стеснение».

* * *

На борту устоялся повседневный распорядок жизни. Генри Белт казался уже не человеком, а стихийным капризом природы – таким, как шторм на море или гроза. Подобно любому стихийному бедствию, Белт никому не отдавал предпочтения и не прощал ни малейшего нарушения правил. За исключением персональных кают, ни одна деталь на борту корабля не ускользала от его внимания. От него вечно несло перегаром, и кадеты тайком обменивались догадками по поводу того, сколько бутылок виски Белт взял с собой. Независимо от степени его опьянения, однако, даже если его движения становились неуверенными, глаза Белта сохраняли проницательность и сосредоточенность, а слова, которые он произносил парадоксально мелодичным и звонким голосом, оставались безупречно разборчивыми.

Однажды Генри Белт – насосавшись, судя по всему, больше обычного – приказал всей команде надеть скафандры и проверить парус на наличие метеоритных пробоин. Приказ этот показался кадетам настолько странным, что они изумленно уставились на капитана.

«Господа, вас что-то задерживает? Вы не желаете прилагать усилия, привыкли роскошествовать и бездельничать? По-вашему, здесь у нас курорт на французской Ривьере? Полезайте в скафандры, живо! Минус тому, кто оденет его последний!»

Последним оказался Калпеппер. «Как это понимать? Соревноваться – ниже вашего достоинства? – пристал к нему Генри Белт. – Вы заработали минус».

Калпеппер задумался: «Сказать по правде, сэр, может быть, так оно и есть. Кто-то же должен был заработать минус? Почему бы не я?»

«Я презираю ваше отношение к делу, господин Калпеппер! И рассматриваю его, как намеренное сопротивление приказу».

«Прошу прощения, сэр. У меня не было такого намерения».

«Значит, вы считаете, что я ошибаюсь?» – Генри Белт пристально изучал физиономию Калпеппера.

«Да, сэр! – с подкупающей простотой ответил Калпеппер. – Вы ошибаетесь. Мой подход к делу вовсе не свидетельствует о нежелании выполнять приказы. Его, скорее, можно было бы назвать фаталистическим. Я смотрю на вещи с такой точки зрения. Если в конечном счете у меня накопится столько минусов, что вы откажетесь рекомендовать мое зачисление в офицерский состав, значит, я с самого начала не годился в астронавты».