Парусник № 25 и другие рассказы

В Пенолпане обязанности Ковилла носили скорее административный, нежели социальный характер – при этом у него оставалось много свободного времени, так как Бюро рекомендовало как можно меньше вмешиваться в быт уравновешенных, самодостаточных культур. Он координировал импорт кремнистой пряжи, заменявшей коревые волокна, из которых ми-тууны плели свои сети; он соорудил небольшую установку для крекинга, позволявшую очищать и осветлять рыбий жир, горевший в лампадах туземцев. Лакированная плотная бумага, которую ми-тууны Пенолпана использовали при постройке своих жилищ, быстро впитывала влагу и, как правило, начинала растрескиваться уже через несколько месяцев. Ковилл привез на Фирск пластиковый лак, защищавший пергамент практически вечно. Помимо этих незначительных нововведений, Ковилл почти ничего не предпринимал. Бюро стремилось повышать уровень жизни туземцев в рамках их собственной культуры, предлагая земные методы, идеи и принципы очень постепенно и только тогда, когда сами аборигены испытывали в них нужду.

Довольно скоро, однако, Фомм стал замечать, что на самом деле Ковилл относился с пренебрежением к провозглашенным принципам Бюро. Фомму, свято верившему в эти принципы, некоторые поступки начальника представлялись непонятными и необоснованными. Например, Фомм не находил никакого оправдания тому, что Ковилл построил здание управления Бюро в броском земном стиле, из стекла и бетона, что полностью противоречило мягким желтовато-белым и коричневым тонам местной архитектуры. Ковилл работал строго по расписанию, в связи с чем делегациям ми-туунов, прибывших в пышных церемониальных одеяниях, десятки раз приходилось уходить не солоно хлебавши, сопровождаемым сбивчивыми извинениями Фомма, в то время как Ковилл, ненавидевший жесткость своего полотняного костюма, раздевался до пояса и сидел, развалившись в плетеном кресле с сигарой и кружкой пива, любуясь танцами обнаженных девиц на телеэкране.

Фомму поручили борьбу с вредителями, то есть выполнение обязанностей, каковые Ковилл считал ниже своего достоинства. Именно во время одного из инспекционных обходов Фомм впервые услышал о гончарах Фирска.

Обремененный баллонами с инсектицидом, распылителем и висящими на поясе патронами с крысиным ядом, он бродил по беднейшим окраинам Пенолпана – там, где кончались рощи и начиналась засушливая равнина, простиравшаяся до самых Кукманкских гор. В этом относительно унылом и грязноватом районе ему встретился длинный открытый навес гончарного рынка. На полках и столах были расставлены всевозможные изделия – от керамических горшков для маринования рыбы до миниатюрных ваз с тонкими, как бумага, прозрачными, как молоко стенками. Здесь торговали блюдами, большими и маленькими, мисками любых размеров и форм – ни одна не была точной копией другой – кувшинами, супницами, бутылями, высокими пивными кружками. На одном из стеллажей лежали керамические ножи из глины, спекшейся до стекловидного состояния и звеневшей, как чугун, с зачищенным и наточенным слоем глазури, превращенным в лезвие острее бритвы.

Фомма поразили богатые оттенки местных изделий: редкостно насыщенный рубиновый, подобный проточной речной воде зеленый, лазурный в десять раз глубже небесно-голубого. Он заметил пурпурную утварь с металлическим отливом, пронизанную желтоватыми прожилками коричневую, розовую, фиолетовую, серую, пеструю рыжеватую, купоросно-голубую и кобальтовую синюю, причудливые потеки и прожилки рутилированного стекла. Порой глазурь расцветала кристаллами подобно снежинкам, а иногда содержала словно плавающие внутри микроскопические блестки металла.

Фомм не мог нарадоваться своему открытию. Здесь он обнаружил красоту – красоту форм, материалов, ремесленного мастерства. Надежная утварь, которой придавали прочность естественные качества дерева и глины, литье из цветного стекла, смелые беспокойные изгибы стенок ваз, вместимость мисок, кубков и чаш, обширность блюд – все это вызывало у Фомма безудержный энтузиазм. И все же… кое-что на гончарном рынке вызывало недоумение. Прежде всего – что подтверждалось внимательным осмотром полок и столов – здесь чего-то не хватало. Во всей многоцветной выставке утвари не хватало одного цвета – желтого. Никакие изделия не были покрыты желтой глазурью. Кремовые, соломенные, янтарные тона встречались – но яркий, насыщенный, пылающий желтый отсутствовал.

Может быть, гончаров заставлял избегать желтого цвета какой-то предрассудок? Или, возможно, желтый цвет ассоциировался с королевскими регалиями – так, как это практиковалось в древнем Китае на Земле? Или желтый цвет символизировал смерть или болезнь?… Пока Фомм строил предположения, ему пришел в голову еще один вопрос: где были гончары? В Пенолпане не было никаких обжиговых печей, позволявших изготовлять такую утварь.