Паштет

— Так раз тоже люди — значит там есть бедные и богатые, родовитые и незнатные. И самые богатые рода берут дорогу на самую богатую местность. Ехать меньше — грабить больше. Голытьба ж нищая вынуждена растекаться туда, куда богатые не пойдут. То есть максимально далеко. И действовать в обстановке неизвестности, причём они и так не жировали. Собирались в поход в долг. Кормились в походе в долг. Под залог и с жирным возвратом долга — сверху трети, а то и половины. Могло так быть, что вернулся с похода и ещё больше должником стал… вот и бежали они, бежали… А силёнок — то маловато. Сами тощие, лошадки некормленые. А расстояния тут у московитов большие. Чаще всего такие находники и гибли зимой. Причём явление достаточно частое. Смерть от недоедания и больших нагрузок от жадности. Силенок у тощих и так мало.

— Как сказать! — несогласно пожал плечами внимательно все слушавший жилистый Шелленберг. Хассе хмыкнул, продолжил речь не обращая внимания на возражение:

— Чаще сначала падали лошади. А добро бросать нельзя — за долги детей продавать придется, а то и последние штаны. Тащили добычу изо всех сил. Сил тех — мало. И все, мордой в снег, откинул ноги. Слыхал от московитов, с кем торговал — лет тридцать тому назад так сдохла на обратном пути треть татаровского войска.

— Зимой зачем? — влез 'Два слова'

— Реки и болота замерзают, дорога во все стороны — свысока ответил Хассе.

— А солому с крыш потому жрали? — догадался Паштет. Услышанное как-то удивило его. Шло вразрез с привычным ощущением.

— Опять ты за свое! Сам суди — взяла татарва село. Кто на что претендовать может? Кому что по чину? У каждой шоблы — свое начальство и ближние люди начальства. Все самое лучшее — им.

— Так положено — подтверждающее кивнул головой Шелленберг.

— Голытьбе в лучшем случае хорошо если долги за содержание в походе списали, за помощь, чтоб никто не сбежал и ликуй, Исайя! А тебе лошадку покормить нечем? Так ты в долг у меня ещё возьми! Неужели не хочешь? — Хассе хищно прищурил глаза, словно он сам — татарский корыстный мурза. Попаданец поежился. Жизнь продолжала поворачиваться к нему своей злой стороной.

— Вот и оставались им крыши от села. А девок и без них есть кому портить. Начальству — всегда и больше и лучшее, а уж простягам — что со стола у богачей упало. И везде так. Уж даже в христианнейшей Европе итальянцы режут итальянцев, франки — франков, немцы — немцев…

— Швейцарцы — швейцарцев — добавил Шелленберг.

— Ты нашел что сказать! Эти горные ублюдки дичее татаров, сатанинское семя! Так что, в общем, говоря — чем татары хуже? Все, как у людей принято. Тебе еще рассказать, как татарова сама себя за добычу резала? Отбирая полон и утварь у других отрядов, дежуря на дорогах во время нашествия? И тоже ничего удивительного — разные князья у них, так что все как у всех — зарежь и ограбь соседа. Нищие они, татарове. В основном. Хотя — всякие есть. Татар татарину рознь. Кому — золото и серебро и девки-красавицы, а кому и солома с крыши, да тряпье в крови и дырах — сокровище.

— Ты не канонир прямо, а философ и стратег. И ходячий знаток по тактике народов мира — хоть и не без иронии (какой наемник без гонора?), но вполне искренне сказал Паштет.

— Давно живу и держу глаза и уши раскрытыми — снисходительно ответил Хассе.

— Много знает — признал и 'Два слова'

— Без рабов Кримея зачахнет в два счета. Без рабов и добычи награбленной. Потому лезли и лезть будут. Но большой поход — еще не сейчас — уверенно молвил канонир.

— А что сейчас? — поинтересовался паштет. Попасть под раздачу колоссального сражения с 30 патронами и полным неумением драться саблями и шпагами как-то не хотелось.

— Сейчас? Скорее всего — просто малый набег особо горячих и обедневших с каким-нибудь мурзой из невеликих. Среднему или тем более — Большому, когда сам хан во главе войска идет, сейчас тут просто делать нечего. А эти — будут крадучись пробираться, по лощинам и оврагам, не показываясь на глаза, обязательно кто-нибудь из казаков с ними в доле будет, поможет проводниками, да татарове и своих лазутчиков посылать во все стороны будут, через казаков будут фальшивые подавать сведения — дескать пойдут в одно место, а сами — в другое подадуться, хитрить будут, следы путать. Такой набег по чучелам замечают — самих татаров мало, так они на заводных лошадок сажают чучела из травы и сена и запасной одежды, издалека — вроде как всадники и много, а на деле — людей там горсть. Если поход средний или — тем более — Большой, чучелами пугать уже не надо — воинов десятки тысяч кого угодно сами напугают.

— Казаки татарам помогают? — удивился Паша.

— Они татары — заметил Шелленберг, обмахиваясь шляпой. Солнце уверенно лезло вверх по небосклону и чем дальше, тем сильнее жарило.

— Нет, татаровы — не казаки. А казаки — это окраинцы, те, кто по краям Руси живет — снисходительно заметил.

— Они — татаровы — уперся немногословный наемник.