Пасха Страстей и Воскресения в христианском богослужении Востока и Запада

Как трапеза любви Тайная вечеря началась с того, что Иисус омыл ноги ученикам. Евангельское чтение об этом событии (Ин 13) присутствует в Литургии Великого четверга как в византийской, так и в римской традиции. Обряд омовения ног в начале этой службы известен с древности во многих поместных Церквах. В Римско-Католической Церкви, где долгое время он сохранялся только в папском богослужении, в последние десятилетия он восстановлен и в приходской литургической практике: священник символически омывает ноги двенадцати (а кое-где и всем) прихожанам. Тема общения в любви звучит этот день и в известном гимне Congregavit nos in unum Christi amor, датирующемся VIII в.:

Где любовь есть истинная, там и есть Господь.

Собрала любовь Христа нас воедино.

Будем радоваться в Нем и веселиться.
В страхе Божьем и любви к живому Богу
от души возлюбим искренне друг друга.

И, собравшись в единении сердечном,

будем бодрствовать, разладов избегая.
Пусть исчезнут злые свары и раздоры.
Да пребудет среди нас Христос Владыка.

И с блаженными представ перед Тобою,

да увидим лик Твой, Господи, во славе
и безмерного святого ликованья
нескончаемо сподобимся навеки[10].

С Тайной вечерей настает «Час Иисуса»: «Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя…» (Ин 17, 1). Но за «Часом Иисуса» неизбежно наступает и «час князя тьмы»: «Идет князь мира сего, и во мне не имеет ничего» (Ин 14, 30). В римской литургической традиции воспоминание временного торжества сил тьмы сопровождается погружением храма во мрак и своего рода десакрализацией важнейшей части храмового пространства. В Великий четверг по окончании Мессы совершается весьма необычный обряд. Алтарные покровы снимаются с престола, то есть обнажается то место, где ежедневно перед глазами верующих является живой Христос под видом хлеба и вина: ведь сейчас Иисус взят под стражу, над Ним будут глумиться, воины сорвут с Него одежды. Именно это символически изображается обнажением алтаря. А дарохранительница – место постоянного присутствия Христа в храме – предстает взорам присутствующих опустошенной: Святые Дары переносятся в одну из боковых часовен храма, где верующие могут еще долго совершать безмолвное поклонение, во исполнение гефсиманского призыва Христа бодрствовать с Ним.

Незадолго до этого смолкают до пасхальной ночи храмовые колокола и колокольчики: их заменяют глухие деревянные колотушки. Перестает звучать орган, уступая место лишь пению без сопровождения. Из кропильниц при входах в храмы исчезает освященная вода. Неисповедимое Божественное истощание (кенозис) символически сопровождается истощением всех природных стихий.

VI. Страстная пятница: парадокс Креста

Итак, богослужение Великого четверга подводит нас вплотную к непостижимой тайне того умаления Богом Самого Себя, о котором пелось в одном из самых древних христианских гимнов, запечатленном апостолом Павлом (Флп 2, 6–10). Для того чтобы обновить падшее человеческое естество, чтобы избавить его от порабощения диаволом, от власти зла и смерти, Самому Богу – в лице предвечно рожденного Слова Божия, равного Отцу и могуществом, и величием, – надлежало умалиться, истощить Себя, приняв образ раба. Воплотиться, восприняв нашу плоть. Родиться среди людей, став одним из нас, во всем подобным нам, людям, кроме греха. И принять на Себя все, кроме греха, последствия человеческого грехопадения – вплоть до самых мучительных душевных и телесных страданий, вплоть до ужаса богооставленности и даже вплоть до самого тяжкого следствия грехопадения – телесной смерти. И именно Страстная пятница во всех существующих литургических традициях особым образом посвящена воспоминанию этих страданий Богочеловека Иисуса.

Тема кенозиса, присутствующая во всех богослужениях последних дней Страстной недели, достигает в пятницу наиболее выразительного звучания. Вот, к примеру, текст одной из стихир византийской Вечерни этого дня, которая по-церковнославянски начинается словами Страшное и преславное таинство: