Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

Так что торжественное мероприятие оказалось не таким уж тягостным, а отчасти даже приятным — полакомилась меренгами, поболтала со славными людьми Пора было вставать из-за стола и идти со всеми в другую комнату пить кофе — обычно люди с удовольствием пользуются возможностью пообщаться с новыми людьми. Но для миссис Оливер приближался опасный момент, она уже знала это по горькому опыту. Именно сейчас на нее накинутся присутствующие здесь любительницы детективов, и она тут же сделается неподобающе косноязычной — а что можно ответить на все эти «охи» и «ахи»? Разговор обычно очень напоминает диалог из разговорника для туристов:

«Я просто не могу не сказать вам, в каком восторге я от ваших книг — это что-то потрясающее!»

Ответ польщенного автора:

«О, вы так добры. Я очень тронута».

«Вы не поверите, но я мечтала о встрече с вами почти целый год! Я необыкновенно счастлива!»

«О, как это мило с вашей стороны. Очень, очень мило».

Вот такая глубокомысленная беседа. Причем почему-то никто не решается завести речь о чем-то кроме ваших книг или в крайнем случае книг вашей собеседницы, если таковые имелись и вам случилось их читать. В такие минуты миссис Оливер напоминала себе муху, которая угодила в паутину, из которой никак не возможно выпутаться. Некоторые ее коллеги умели повернуть разговор в нужное русло и только радовались восхищенным речам, но миссис Оливер с горечью сознавала, что ей на это рассчитывать не приходится. Как-то раз ее приятельница, итальянка, попыталась поучить ее уму-разуму.

— Я слушала вас, — сказала Альбертина своим чудесным, низким, таким неанглийским голосом, — я слушала, что вы говорили тому молодому человеку, который брал у вас интервью. У вас совсем-совсем нет гордости, а вы должны гордиться своей работой. Вы должны говорить: «Да, я пишу хорошо. Я пишу лучшие детективные романы».

— Но я вовсе не лучше других, — сразу возразила миссис Оливер. — Конечно, я пишу не так уж плохо, но…

— Ах, ну разве так можно: «не так плохо»! Вы должны соглашаться, что пишете просто замечательно, даже если сами так не считаете.

— Знаете что, Альбертина, — сказала тогда Оливер, — а почему бы вам не дать интервью всем этим газетчикам? У вас бы это отлично получилось. Вы не могли бы хоть разок выдать себя за меня, а я бы послушала находясь где-нибудь рядом, а?

— А что — я, пожалуй, бы справилась. Только они бы сразу сообразили, что это не вы. Они же видели ваши портреты. Но в любом случае вы должны говорить: «Да-да, я прекрасно знаю, что пишу лучше всех». Всем и каждому. Пускай они раструбят об этом на весь мир. Невыносимо слушать, как вы что-то бормочете — будто извиняетесь за то, что вы такая, как есть. Так нельзя, понимаете?

Миссис Оливер очень напоминала себе тогда актрису-дебютантку, которая никак не может осмыслить свою роль, и режиссер — то есть Альбертина — уже отчаялся и понял, что она абсолютно неспособна выполнять его указания… Но здесь, судя по всему, особых трудностей не предвидится. Конечно, несколько дам-охотниц уже подстерегают ее и осторожненько подкрадываются. Но ничего, она встретит их с любезной улыбкой и прочувствованно произнесет: «Очень, очень тронута. Приятно слышать, что твои книги приносят людям радость».

Просто вытащить из памяти давно апробированные слова, уже нанизанные, как бусины, в нужном порядке. И тут же постараться уйти.

Она обвела глазами стол — ведь кроме надоедливых поклонниц тут могли оказаться и друзья. А, вон там Марина Грант, с ней всегда так весело. Да, надо поторопиться. Сейчас все разбредутся кто куда — усядутся на диваны, за кофейные столики, по укромным уголкам. Она заставила себя встать. Миссис Оливер опасалась, что среди ее поклонниц найдется и такая, от которой не сбежишь. Особенно если толком не помнишь, знакома ты с этой дамой или нет. Дурные предчувствия оправдались. Рядом вдруг возникла настоящая великанша. И зубы у нее были большие, крепкие, как у хищника. Французы назвали бы ее une femme formidable[293], но более сдержанные англичане ограничились бы более нейтральным словом. Если она даже и не была знакома с миссис Оливер, то спастись было уже нереально.

— О, миссис Оливер, — начала она неожиданно писклявым голосом. — Наконец-то! Я так мечтала вас увидеть! Я обож-ж-жаю ваши книги. И мой сын тоже. А мой муж непременно берет их с собой в дорогу. Давайте-ка присядем. Мне надо с вами о многом поговорить.

«Так, — подумала миссис Оливер, — она явно не из тех, с кем мне хотелось бы пообщаться. Впрочем, какая разница.»

И она покорно побрела за этим полицейским в юбке к диванчику в противоположном углу. Ее новая знакомая взяла одну чашечку кофе для себя, а вторую поставила перед миссис Оливер.

— Вот так. Теперь можно и побеседовать. Я думаю, мое имя ничего вам не скажет. Я — миссис Бартон-Кокс.