Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Вполне, — сказал Пуаро. — И Спенс, полагаю, тоже. Такое бывает. Вроде бы и доказательства имеются, и мотив, и возможности, и улики, и miseen-scene[321],— все на своих местах. Как на ладони, можно сказать. Но чутье тебе подсказывает: что-то тут не так. В этом смысле опытный криминалист сродни хорошему искусствоведу: тот сразу видит, что картина ничего не стоит. Отличает оригинал от подделки с первого взгляда.

— Но я так ничего и не смог раскопать, — вздохнул главный инспектор Гарроуэй. — Как ни бился, какие лазейки ни искал — либо двойное самоубийство, либо кто-то из них застрелил другого, а затем покончил с собой. Теоретически возможны оба варианта. Но вот понять почему это произошло…

— И никакого намека? — спросил Пуаро.

— В том-то и дело. Судите сами: это были очень солидные люди, муж — достойнейший человек, занимавший определенное положение в обществе, жена — добрая и милая женщина. Жили душа в душу. Всегда были вместе: гуляли, играли в пикет[322], по вечерам раскладывали пасьянсы. Дети их только радовали. Мальчик учился в английской школе, девочка в пансионате в Швейцарии. Никаких хлопот. Здоровье… болели, конечно, иногда, но особых опасений не вызывало. У мистера Равенскрофта одно время было высокое давление, но потом врачам удалось его стабилизировать. У его супруги были небольшие проблемы со слухом и немного пошаливало сердечко, но в общем… сущие пустяки. Конечно, кто-то из них мог оказаться чересчур мнительным… Бывает, что и здоровый человек вобьет себе в голову, что у него рак и жить ему осталось не больше года и так себя доведет, что от отчаяния руки на себя наложит..

Но Равенскрофты были людьми уравновешенными и спокойными.

— Так что же вы тогда подумали? — сказал Пуаро.

— Я и говорю: ничего конкретного. Сейчас, возвращаясь к этому, думаю, что все-таки это было самоубийство. А что может быть еще? Что-то их заставило на такое решиться… Обеспеченных, почти здоровых и вроде бы вполне счастливых людей. Ужас! У меня тогда было такое состояние… Да нет, конечно, самоубийство… Пошли прогуляться… но зачем взяли с собой револьвер? Он так и лежал между ними. Отпечатки на нем были смазанные — но и ее, и его. Значит, оба держали оружие в руках, но узнать, кто стрелял первый, было практически невозможно. Поэтому я и решил, что муж убил жену и затем застрелился сам, но точно этого никто определить не смог. Но почему, зачем? Когда я теперь читаю в газетах, что найдены муж и жена, и предварительная версия, что они покончили с собой, — я всегда вспоминаю Равенскрофтов и снова мысленно возвращаюсь к этому делу. Двенадцать — или уже четырнадцать? — да, столько лет прошло, а я все никак не могу успокоиться. Не могу понять: почему? Конечно, муж мог ненавидеть свою жену и тщательно скрывать это, а затем в припадке ярости убить ее и, в ужасе от содеянного, застрелиться… А возможно, все было наоборот…

Гарроуэй снова отщипнул от булки и принялся жевать.

— А какие у вас на этот счет соображения, мосье Пуаро? К вам кто-то обратился, что-то сообщил? Может быть, вы что-нибудь знаете, чего не знаю я?

— Нет. Но у вас ведь должны были возникнуть хоть какие-то версии?

— Это уж точно. Версий хоть отбавляй. И все они выглядят вполне достоверными. Только вот при ближайшем рассмотрении лопаются как мыльный пузырь. В конце концов я рассудил, что, если ни о чем толком не знаешь, не выяснишь и причину. А что мне, в сущности, было известно? Только то, как они жили последние пять-шесть лет. Генерал вышел в отставку, ему было под шестьдесят, жене — тридцать пять. Они вернулись в Англию из Малайи, где он служил, жили какое-то время в Борнмуте[323], потом переехали в дом, где и случилась эта трагедия. Жили в мире и согласии, и дети приезжали навещать их во время каникул. Полная идиллия. А потом я спросил себя: а все ли я знаю об их жизни? Такая ли уж это была идиллия? Ведь что-то могло быть задолго до приезда в Англию. Что я знал об их прежней жизни? Что они почти не бывали на родине. Что у мужа безупречный послужной список. Что друзья очень тепло отзываются о миссис Равенскрофт. Что не было в их доме ни бурных сцен, ни споров — по крайней мере, никто об этом ничего не знал. Соответственно, и я не мог знать.

Но ведь лет пятнадцать они провели в Малайе и прочих местах. Может быть, причины трагедии таились там? Моя бабушка любила повторять старинную пословицу: «У старых грехов длинные тени». Может быть, причиной их гибели стала какая-то длинная тень, протянувшаяся из прошлого? Тут уж сколько ни расспрашивай всяких друзей-знакомых, ничего не узнаешь. И тогда мне все чаще стало казаться, что искать нужно в далеком прошлом. Что-то могло случиться, пока они были в одной из дальних стран. Потом это могло забыться, но что-то в глубине памяти и души наверняка осталось бы. Старая обида, какая-то размолвка, о которой не догадывался никто из окружающих. Если бы знать, где искать…

— Вы хотите сказать, что возможно такое, о чем их английские друзья могли просто не знать? — спросил Пуаро.