Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Ох уж эти студенты, — подхватил мосье Грожан. — Мы все от них натерпелись.

— Нет, это не просто студенческие волнения. Это куда хуже. Это… это как разворошенный улей. Нет, гораздо хуже улья! В сотни раз хуже! Они запрудили все улицы. Маршируют! У них пулеметы! Да что пулеметы? Кто-то снабдил их авиацией! Они грозятся захватить всю Северную Италию. Это чистое безумие! Они же еще дети. Дети! И у них в руках бомбы, взрывчатка… Только в Милане их больше, чем полицейских во всей Италии. Что мы можем сделать, я вас спрашиваю? Вызвать войска? В армии тоже волнения. Они говорят, что они за les jeunes[145]. Кричат, что у нас нет иного пути, кроме анархии. Они все время поминают какой-то Третий мир, но этого не может быть, потому что не может быть никогда!

Мосье Грожан вздохнул.

— Эта идея нынче очень популярна среди молодежи, — сказал он, — анархия. Культ анархии. Мы это помним еще со времен Алжира[146], помним все беды, которые обрушились на нас и на наши колонии. Но что мы можем поделать? Армия? Она всегда в конечном итоге переходит на сторону бунтовщиков.

— Студенты… Ох уж эти студенты… — сказал мосье Пуассонье.

Он был членом французского правительства, и для него слово «студент» звучало как проклятие. Если бы спросили его мнения, он бы честно признался, что студенческим выходкам предпочитает азиатский грипп или эпидемию бубонной чумы[147]. Он считал, что любое бедствие ничто в сравнении с разбушевавшейся молодежью. Мир, в котором нет ни одного студента! Мосье Пуассонье иногда видел его во сне. Это были поистине сладкие сны. Увы, они посещали его слишком редко.

— Что же касается городского самоуправления, — сказал мосье Грожан, — то я не знаю, какая муха их укусила! Полиция пока еще выполняет свой долг, но суды решительно не желают выносить приговоры и судить молодых людей, которых арестовали за уничтожение чужой собственности — как государственной, так и частных граждан. И почему же, позвольте узнать? Я пытался выяснить. В префектуре мне недвусмысленно намекнули, что необходимо, цитирую: «…Значительно повысить уровень благосостояния правоохранительных органов, особенно в провинции».

— Позвольте, позвольте, — сказал мосье Пуассонье, — вы не должны допускать такие неосторожные высказывания.

— Ма foi[148], с чего это я должен осторожничать? Давно пора сказать все начистоту. Только что у нас было несколько крупных афер, и теперь эти деньги пущены в оборот. Громадные деньги, и мы понятия не имеем о их происхождении, но в префектуре мне сказали — и я им верю, — что они начинают понимать, куда эти деньги уходят. Неужели мы допустим — вправе ли мы допустить — существование насквозь коррумпированного госаппарата, находящегося на содержании каких-то непонятных сил?

— У нас в Италии те же проблемы, — сказал синьор Вителли. — В Италии — ах, я мог бы многое вам рассказать… У нас там такое творится… И кто же, вы думаете, покупает наших чиновников? Группа коррумпированных магнатов, сделавших на этом свое состояние! Как можно подобное терпеть?

— Да, как бы то ни было, пора этим молодежным забавам положить конец, — сказал мосье Грожан. — Пора дать им отпор. Ввести войска. Задействовать авиацию. Эти анархисты, мародеры — отребья всех слоев общества. Их надо обезвредить.

— До сих пор их удавалось сдерживать с помощью слезоточивого газа, — неуверенно заметил Пуассонье.

— Слезоточивого газа, — усмехнулся мосье Грожан. — Их с таким же успехом можно заставить чистить репчатый лук. Они просто будут заливаться слезами. Нет, нам нужно нечто более радикальное.

Мосье Пуассонье был шокирован. Он сказал дрожащим голосом:

— Неужели вы предлагаете применить против них ядерное оружие?

— Ядерное оружие? Quel blague![149] При чем тут ядерное оружие? Что станется с землей Франции, с воздухом Франции, если мы пустим в ход ядерное оружие?

— Не хотите же вы сказать, что горстка студентов, устраивающих марши и демонстрации, способна уничтожить наши правительственные войска?

— Именно это я и хочу сказать. Меня уже предупреждали об опасности. У них в запасе целые арсеналы химического оружия и бог знает чего еще. У меня есть сообщения от некоторых известных ученых. Украдены секретные сведения. Разграблено несколько складов с оружием. Что нас ждет, я вас спрашиваю? Что нас ждет?

Ответ на этот вопрос был получен тут же, и такой, на который мосье Грожан отнюдь не рассчитывал. Дверь распахнулась, и глава секретариата с озабоченным лицом поспешил к своему начальнику. Мосье Грожан укоряюще на него воззрился.

— Я, кажется, ясно сказал, чтобы меня не беспокоили!

— Так точно, мосье президент, но тут нечто не совсем ординарное… — И секретарь, склонившись к уху своего патрона, прошептал: — Здесь сам маршал. Он требует, чтобы его впустили.

— Маршал? Вы хотите сказать…

Секретарь торопливо закивал головой. Мосье Пуассонье растерянно посмотрел на своих коллег.

— Он требует. Он не потерпит отказа.

Двое из присутствующих взглянули сначала на Грожана, потом на итальянца, пребывавшего в лихорадочном возбуждении.