Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

На вокзале, пока ждали поезд, все решили выпить чаю с пирожными. Сели за стол, сделали заказ. Но Рихтер в последний момент передумал пить чай и отправился побродить по городу. На платформе он появился одновременно с поездом.

Потом «фрау Рихтер пыталась внушить сыну, как важно для нее получать от него весточки. Но я сомневался в эффективности ее просьб: Нина как-то сказала мне со смехом, что за все эти годы, что они знают друг друга, Слава посылал ей множество телеграмм, но никогда не писал ни одного письма, даже открытки».

О чем был самый последний разговор матери с сыном, Пол Мур не знает, так как нарочно оставил их наедине. Он подошел к фрау Рихтер, лишь когда состав тронулся. «Фрау Рихтер, печально улыбаясь, прошептала, как бы про себя: «Ну вот, кончился мой сон».

* * *

Когда Светик вернулся и я спросила его, как прошла встреча, он ответил: «Мамы нет, вместо нее маска».

Я попыталась расспросить его о подробностях, ведь прошло столько лет. «Кондратьев не оставлял нас ни на минуту, – сказал Слава. – А вместо мамы – маска. Мы ни на одно мгновение не остались наедине. Но я и не хотел. Мы поцеловались, и все».

Нина Дорлиак тогда тоже была с ним и пыталась отвлечь мужа Анны Павловны, придумывая всякие уловки, например, прося показать дом. Но тот не поддался.

После этого Светик еще несколько раз выезжал в Германию. Газеты писали: «Рихтер едет к матери», все выглядело очень мило. Но говорили они только об искусстве.

Когда Анна Павловна тяжело заболела, Рихтер все заработанные на гастролях деньги потратил на ее лечение. Его отказ сдать гонорар государству вызвал тогда большой скандал. О смерти матери он узнал от Кондратьева за несколько минут до начала своего концерта в Вене. Это было его единственное неудачное выступление. «Конец легенды», – писали на следующий день газеты. Ездил он и на похороны. Мне он прислал открытку: «Випа, ты знаешь нашу новость. Но ты также знаешь, что для меня мама умерла давно. Может, я бесчувственный. Приеду, поговорим…»

Предательство матери стало для него крушением веры в людей, в возможность иметь свой дом. Эта страшная трагедия стала для него словно капсулой, в которой он прожил всю жизнь.

«У меня не может быть семьи, только искусство», – говорил он.

В искусство он ушел, как в монастырь. А еще у него начался культ отца. Он собирал его фото, письма…

* * *

Договариваясь встретиться в этот день, мы условились просмотреть открытки, которые Рихтер присылал Вере Ивановне на протяжении всех лет их дружбы. При этом, как я позже узнал, Прохорова была, возможно, единственным человеком в мире, кому он писал.

А потому предвкушал тот момент, когда Вера Ивановна покажет мне послания своего великого друга. Я видел, что пакет с открытками лежит на столе. Значит, Вера Ивановна не забыла о нашей договоренности. Но она, поймав мой взгляд, вдруг сказала, что ничего пересматривать мы не будем. Я постарался не подать виду, что расстроен ее отказом. В конце концов, нежелание показать письма чужому человеку вполне понятно.

Но, как оказалось, у Веры Ивановны был свой план: «Я решила эти открытки отдать вам. Храните их и вспоминайте о наших встречах. Здесь нет лишь одной открытки, той самой, которую Светик прислал после смерти матери: «… Ты знаешь, что для меня мама умерла давно…» Ее я отдала Наташе Гутман».