Пастораль с лебедем

Будущая теща затаила дыхание: «Молодец, умеет за себя постоять… И не такое встретишь, когда колесишь по дорогам. И чего плакала моя дура — такого орла подцепила!»

Остальные, потупившись, поерзали на лавке и притихли: крутой нрав у Тудора… Жестокость под стать временам фараоновым или японскому харакири…

Хозяйка дома торжественно осенила себя крестным знамением и промолвила:

— Да простит его бог! — Она будто в свидетели вызвалась, подтвердить невиновность сына: — Приехал тогда Тудораш бледный весь, дрожит осиновым листом, не в себе парень. Рассказал мне, как в историю попал на дороге, а я говорю: «Успокойся, мальчик мой, разные люди, каждый под свою гребенку стрижен. Трех мужей схоронить в тридцать лет — каково? Горемыка она, от тоски чудит. Может, тебе ее судьба послала в испытание…»

Под мирное журчание хозяйкиного голоса гости сидели не шелохнувшись, как зачарованные. Бывает, знаете, ранней весной, в солнечный день, заиграют вдруг, заискрятся в воздухе блестки-снежинки, — и вот так же замрешь, с головой нырнешь под снегопад, диво дивное. В такие часы и шагаешь не глядя, наугад, даже споткнешься на ровном месте, не без того, а все равно — весело! Весело глядеть на мир, словно и сам ты, и каждый встречный-поперечный — снеговик, блуждаете вы в белом мареве, и вдруг сверху послышится что-то… Поднимешь глаза к ясному небушку — синь-синева, ни облачка, только снежинки мельтешат перед глазами, пляшут… Что же грохочет, неужто гром? И тогда… смехота да и только — первым делом стукнешь себя по башке. Чем? Любой железячкой, какая под руку подвернется, или пальцем по лбу, если надето на нем колечко или перстенек.

Помните, как шептала бабушка в первую весеннюю грозу? «Слышь, детка, гремит? Илья-пророк прикатил на колеснице, а на запятках — первый гром. Давай скорее железом постучим, пока не уехали. Тогда весь год будет крепкий, как железо, а голова ясной, как звон наковальни у Кирикэ-кузнеца!»

— Вот и брату Тоадеру… — вздохнула Василица, — разве не испытанием оказался ему Кручяну?

— Конечно, — кивнул Никанор, — чем не испытание, сват?

Жених беспечно повел плечами, скривился, будто кислого яблока куснул:

— Э, мать, твоего Тоадера давно пора прикончить, а не в мученики выставлять.

Его слова прозвучали, как выстрел в соборе. Играли-играли снежинки на солнце, убаюкивали, и вдруг гром грянул.

— Ты, сынок… Что ты говоришь? — Василица испуганно улыбнулась.

— Ничего. Сама знаешь…

Тудор словно мстил матери за что-то, с такой злостью у него вырвалось:

— Я говорю, та баба, что ко мне приставала на дороге, липла, как последняя… я говорю, она — продувная бестия, а ты… С чего ты взяла — бедная-разнесчастная, в наказание нам послана, ах, перст судьбы… — процедил он сквозь зубы. — Она, может, смерти моей хотела! А ты заладила: эта шельма у источника чуть ли не избранница божья.

— Господь с тобой, сынок, я и слов таких не знаю…

Никанор посматривал то на золовку, то на племянника: ишь как взбеленился, видно, не все он рассказал или приврал, может, самое главное утаил, а теперь сердится, что мать взялась его защищать.

Мать невесты толкнула под столом мужнино колено: полюбуйся на дорогого зятя, где откопала наша доченька этого гуся? Изо всех сил крепилась, чтоб не выпалить: «Бесстыдник! За что нас опозорил? И дуреху мою окрутил… ты, молодец против овец!»

А жених огорченно покачал головой: так-то меня поняли, родственнички. Дремучий народ, что вы смыслите в иронии, что вообще знаете? Весь век на приколе, в навозе копошитесь…

— Ну, дядя Тоадер… рук-то у него нет? Что за жизнь у безрукого мужчины? Зачем, спрашивается, в сторожа подался? Крылышками хлопать вместе с птицами, чтоб совсем ангелочком стать… — он хмыкнул. — Эх, мама, не ищи святых там, где они и не ночевали.

Тудор порылся в потрепанной пачке, вытащил короткий бычок, покрутил, смял и резко поднялся, двинув стулом:

— Сигаретку бы где…

Будущий тесть предложил:

— У меня есть… Не знаю, папиросы куришь? У меня «Байкал».

Мать пристально посмотрела на Тудора, будто хотела услать из дому — ступай за своей отравой, дай людям опомниться:

— Не понимаю твоих слов, сынок.

Ее поддержала бабушка:

— Что плохого тебе сделал дядя, несчастный калека? И чем не угодили ангелы?

— Сейчас вернусь — расскажу! — жених быстро исчез за дверью.

— Что с ним? Как с цепи сорвался… — Мать замолчала, подперев ладонью подбородок.

— Молодость, сватья, простите его. Перебесится… — примиряюще сказал Ферапонт. — А что, баде Тоадер… Из-за чего они тогда сцепились с Кручяну?

— Да попусту, как я с сыном, — громко сказала Василица, словно тот на улице мог ее услышать. — Прав-то был мой брат, а не Кручяну, голову даю на отсечение, за то и пострадал. Зашел Георге в сад, то ли посмотреть на урожай, то ли испытать Тоадера-сторожа, принес кувшин вина. У Георге там участок по соседству с садом. Подсел и говорит: «Жажда замучила, выпить не с кем, уважь, бре!»

Брат смекает: «Хм, придет охота, найдешь, с кем опрокинуть. С проверкой пожаловал — не пьет ли сторож на посту».

Георге тогда с ревизионной комиссией порядки у нас наводил…