Пастораль с лебедем

— А ты поостынь, гусь лапчатый, — не остался в долгу Кирпидин. — Не шали с дядей. У дяди тюрьма была — дом родной. Ну, покажь, на что горазд? На свою тень можешь наступить?

Патику потоптался и вдруг скакнул с места, как дикий козленок, и обе подошвы припечатались прямо на загривке его собственной тени! Да, Параскив, замолкни, куда тебе тягаться… Расшумелись ребята, как на воскресной хоре, но бригадирский мотоцикл, фыркая, подгоняет: пора двигать, хлопцы, заводи моторы… Сеем кукурузу.

…Дежурный врач постукивал по столу шариковой ручкой: поскорей бы убрался докучный старикашка, пристал как банный лист.

А Кирпидин с делегацией? Все он выдумал про американцев и поповского сына Эйзенхауэра. Зачем? Да в отместку — почему его гонят из больницы, от жены? Ведь Скридон никогда не отчаивался. Повидал он хватов на своем веку, и все их глупые затеи были для него белыми нитками шиты: Патику не проведешь! Но всякий раз выходило наоборот — здесь его надули, там обобрали, тут сам сротозейничал, только он себе в этом никогда не признавался. И получалось так потому, что жизнь, она как женщина: подступишься к ней с заботой, почтением, и тебе в ответ любовь и ласка, а станешь хитрить, ловчить — пеняй на себя, аккурат в лужу сядешь.

— …И заодно дайте справку эту, на пацана. Скажу председателю, не пускают в больницу, еле-еле документ на сына выбил. Мне его даже не показали.

Таким он уродился, мош Скридонаш. Не нашлось доброго человека, спросить: «Послушай, Кирпидин, что ты все петляешь? Какие-то ловушки везде понаставил — силки, капканы, тенета. На кой тебе столько, на кого облава? Ах, на всякий случай… Что за гончая норовит ухватить тебя за холку? Гляди, заплутаешь, сам в западню и угодишь».

Взять хотя бы первую женитьбу. Лет сорок назад невзрачная тощая деваха на гулянке прыснула в кулак, отворотив нос от плюгавого кавалера, а он, Скридонаш, что возомнил? «Эге, здорово я ей глянулся, ишь, как робеет…» Годы наши юные, мозги набекрень… То судьба ему ухмыльнулась, и звали ее Анастасией. Лет шесть до этого ходила она в старых девах, но Скридон женился, разделил с ней кров и стол, готовый всю жизнь служить глупому Тасийкиному хихиканью. Кто из них сплутовал тогда, со смешками-смущениями?

Потом, став хозяином в новом гнезде, похвастал: «Кто со мной потягается? Деру зубы обухом топора!» И зашагал-зачастил по жизни, топотун, грудь колесом, пока сам не растерял все зубы из-за жинкиных капризов и чертиков — вздумалось выбить из нее дурь пряжкой от солдатского ремня…

Кирпидин вышел из ординаторской, держа в руке клочок бумаги, где дежурный врач начертал черным по белому, притиснув для порядка бледную печать:

«Гражданка Рарица Георгиевна Катанэ-Патику 13 января 1967 года родила мальчика (отец — Патику Спиридон Николаевич), в подтверждение чего выдана настоящая справка для представления в сельский Совет».

Помахивая справкой в воздухе, пока просохнут чернила, Кирпидин вошел в палату. Увидев мужа, Рарица отвернулась к стене, словно на ее безупречной белизне могла прочесть написанное на листке бумаги.

— Смотри, Рара, смотри! Наш сынок, может, еще в пеленки не наклал, а бумажка на него имеется!

Хихикнул: «Наша взяла!» — сложил справку вчетверо и сунул по-крестьянски в шапку.

Рарица оглянулась, и опять у нее — что ты будешь делать? — глаза полны слез.

— Да где болит, Рэрука? Плачешь и плачешь, неладно это. — Он решительно обвел палату зеленоватыми барсучьими глазками. — Скажи, я доктора покличу.

И тут вспомнилась ему песенка… Нет, скорее присказка-нескладуха, которая свела их с женой четырнадцать лет назад. Рарица в тот день зашла на складское подворье собрать лошадиного помета, завалинку времянки подмазать. Скридонаш пропел тогда: «Ой, Рара-Рарица, свет красавица-девица! Не ругайся, не бранись, мы от мамы родились. Ты во вторник, я в середу — в воскресенье жди к обеду!..»

Мош Скридонаш подошел к постели, неловко погладил жену по голове.

— Тяжелая ночка выдалась, да? Потерпи, милая, потерпи, Рарица, все обойдется. Теперь уж скоро… Помнишь, как я говорил: «Не ругайся, не бранись, мы от мамы родились…»

У Рарицы побежала по щеке слезинка и со вздохом вырвалось:

— Ступай, Скридон, ступай… Дом оставил, овцы без присмотра… Иди-иди-иди… — она говорила, умоляюще глядя на старика, и слова нанизывались, как бусинки, казалось, пока не переведет дух, все будут бежать эти бусинки «иди-иди» по тонкой ниточке.

— Ладно. Полежи пока, а я в сельсовет, — сказал Кирпидин и вышел.

Да, с той прибаутки все у них и началось. Скридон выкатился перед Рарицей разудалым ухарем: «Ой, Рара-Рарица, раскрасавица-девица!..» — и протянул руку:

— Давай мешок, вдвоем всякое дело живей спроворим. Чего набрать, соломы или половы?