Пастушок

Сошлись на десятке. Пока варяг отсчитывал деньги, его дружки также спешились, и мальчишки сняли с аркана пленницу, провисевшую часов двадцать или чуть меньше. Было, конечно, несколько передышек, иначе не довезли бы её живой. Первую устроили, когда к наглому половчонку в лесу присоединились его сообщники. Дав Евпраксии посидеть немного на корточках и размяться, они опять притянули её к седлу, сложив пополам, и повезли дальше. Путь продолжался всю половину дня и всю ночь – сперва через лес, затем – по степи, озарённой звёздами. Неужели он кончился? Да, похоже было на то.

И точно – Евпраксии развязали руки, вынули кляп изо рта. Она была вся измучена. Но, конечно же, огляделась, с трудом держась на ногах. Утренняя зорька. Степной простор. Колодец. Часовня. Дуб … Конский череп, насаженный на высокий шест! Глаза у Евпраксии затуманились. Господь Праведный! Сквозь туман взирая на этот череп, боярыня обратилась к Богу с молитвой так, как ещё ни разу не обращалась. Пусть Зелга вспомнит слова Лисы Патрикеевны! Бог Всевышний! Пусть она вспомнит! А череп, белый от времени, всё глядел и глядел прямо на неё чёрными глазницами – так же пусто и так же парализующе, как, должно быть, глядит на жертву змея.

– Прости, Забава Путятишна, – лепетал, тем временем, жирный поп громадного роста, засовывая монеты в карман и одновременно кланяясь пленнице, – силою и угрозами приневолен я оказать содействие похитителям! Ты не гневайся на меня, я – человек маленький!

– Я не гневаюсь на тебя, мурло толстобрюхое, – отвела Евпраксия взгляд от черепа, потирая ноющие запястья. Её живот от верёвки пострадал меньше – во время первого отдыха половчата любезно подсунули под неё лошадиный потник, сложенный вдвое. Переведя глаза с трясущегося попа на трёх этих сорванцов, один из которых был её похитителем, на Ахмеда с Рахманом и на высокомерного Ульфа, пленница с вымученной улыбкой прибавила:

– И на вас я тоже не гневаюсь. Только дайте мне, ради Бога, попить, поесть и поспать! У меня нет сил.

– Желания дам надо исполнять, – осклабился Ульф, который за годы службы при европейских дворах перенял у рыцарей их манеры. И он всё тут же устроил. Поскольку запирать пленницу пока было необязательно, для неё мгновенно соорудили ложе из трёх охапок сочной травы, дали ей вина и два калача. Позавтракав, дочь Путяты опять начала молиться, глядя на конский череп. Но тот уже не казался ей чем-то этаким, потому что чернел глазницами в сторону, и боярыня почти сразу уснула под ярким весенним небом.

И проспала она шесть часов. Все эти часы Ахмед и Рахман сидели с ней рядом и глаз с неё не спускали даже на миг, а двое мальчишек, взобравшись на одинокий дуб с другой стороны дороги, зорко оглядывали степную даль – вдруг кто приближается? Третий маленький половец, напоив коней, погнал их за двадцать вёрст, в Гурчевец, чтобы там оставить на постоялом дворе и вечером прибежать назад с запасом провизии. Ульф и повеселевший Кирилл охотно разговорились, употребляя вино.

– Вот посмотришь, меня в Царьграде сразу назначат епископом! – гундел поп, поглаживая свой толстый живот, – а может быть, даже архиепископом!

– Патриархом, – зевая, говорил Ульф, – неплохо звучит – патриарх Кирилл!

Прямая дорога из Заруба в Гурчевец считалась очень опасной, и ею мало кто пользовался. Поэтому половчата подняли крик лишь перед полуднем. Спустившись с дерева, побежали они к часовне. С севера приближалась дюжина всадников. Это были лихие. Евпраксию разбудили. Сдвинув одну из каменных плит, которые составляли пол храма Божьего, патриарх Кирилл упрятал всех своих гостей в подпол – но не туда, где были сокровища, а в соседнее помещение. Там Евпраксии снова заткнули рот и связали руки.

Разбойники, между тем, подъехали. Спешились. Все они озирались по сторонам с тревогою. К счастью, им нужно было лишь напоить коней.

– Что слышно во Киеве? – спросил поп, черпая ведром на длинной цепи из колодца воду и наполняя ею большое каменное корыто.

– Беда великая приключилась, – проговорил атаман, первым подводя к корыту коня, – какой-то козёл похитил Евпраксию, дочь Путяты!

Кирилл присел, выронив ведро. Глаза его выпучились.

– Евпраксию, дочь Путяты? Княжескую племянницу? Да ты что? Не шутка ли это?

– Какие могут быть шутки? Вся Русь стоит на ушах! Дружинники рыщут просто по всем дорогам, нигде нельзя погулять! Хорошо, хоть проклятый дьявол Вольга намедни в Смоленск уехал.

– А вы куда направляетесь?

– Да хотим переждать грозу в днепровском лимане. Золотом там, конечно, не разживёмся, но постреляем гусей и уток. Как-нибудь с голоду не помрём!

Другие ватажники, за плечами которых действительно были луки и кожаные колчаны со стрелами, разразились такой неистовой бранью по адресу похитителя, что Евпраксия в подземелье даже почувствовала к ним нежность. Но не к Кириллу, хоть тот орал и топал ногами громче их всех.

– Да поразит Бог слепотой гнусного злодея со всеми его сообщниками! – закончил поп свою речь, когда кони напились и головорезы снова на них уселись, – да, слепотой! И гнойными язвами!