Пастушок

С востока шла туча. Она висела над степью и уже скоро должна была закрыть солнце. На пристани суетились сотни разноплемённых людей. Они торопливо перегружали тюки и ящики с кораблей на телеги, поскольку знали – когда дорогу до Золотых ворот размоет дождём, на ней и быки увязнут. Туча, тем временем, приближалась. Поднялся ветер, и Днепр вспенился волнами. Засверкали молнии с долгими и трескучими громовыми раскатами. Но Евпраксии не хотелось в Киев. Ей очень надо было побыть одной. Даже под дождём. Перебежав мост над Почайной, она устремилась к лесу возле большой горы – той самой горы, на которой полтора века назад красовался терем Роксаны. Евпраксия этот лес любила. Шла она к нему быстро. Но неожиданно из него ей навстречу выехал всадник. Это был смуглый и узкоглазый мальчик годов тринадцати. Он сидел на красивом сером коне. Всадник и Евпраксия поравнялись. Она узнала его.

– Ну что, всё-таки нашёл своего коня? – весело спросила вдова, – ого, какой конь! Где ты его взял?

– Украл, – был ответ. Евпраксия засмеялась и пошла далее, обнимая себя за локти – от ветра стало прохладно, и он нагнал уже страшный грозовой сумрак.

Остановила её петля, которая вдруг упала на плечи и затянулась, больно сдавив ей шею. И тут как раз хлынул дождь. Настоящий ливень. Евпраксия волоклась за конём по жидкой грязи, истошно вопя и изо всех сил стискивая пальцами аркан, как и Василиса Премудрая накануне. Но с новой жертвой мальчишка поступил более обдуманно – дав ей время схватить руками верёвку, бережно протащил через мостик, быстрее – через холмы, и там осадил коня. Угрозами запугав Забаву Путятишну, он связал ей за спиной руки и помог встать.

– Да что тебе надо? – спрашивала Евпраксия, под дождём еле успевая бежать на привязи за проклятой серой скотиной, – ты хоть скажи, чего тебе надо?

– Чтоб ты не сдохла в пути, – ответил мальчишка, – иначе я за тебя не получу денег!

– Деньги? Ты хочешь денег? Я дам тебе много золота! Отпусти меня! Слышишь, мальчик?

– Замолчи, дура, а то заткну тебе рот!

Так они достигли опушки. Там половчонок спешился и заставил своего серого коня лечь на землю. Евпраксии он велел подойти и возле коня встать на четвереньки. Женщина подчинилась. Куда ей было деваться? Сняв с её шеи аркан, мальчишка его раз пять обмотал вокруг её талии, завязал, и накрепко приторочил старшую дочь Путяты к седлу. Когда конь поднялся, похищенная красавица закачалась, повиснув на его правом боку – ногами и головой вниз, задом кверху. Она даже не могла толком пошевелиться. Ей было больно, страшно и стыдно. Опять вскочив на коня, мальчишка его погнал через дикий лес по узенькой просеке.

– Кто тебе приказал похитить меня? – спросила Евпраксия, чувствуя, как верёвка трёт ей живот, – патрикий Михаил Склир? Куда ты меня везёшь? Говори, сучонок!

– Молчать! – прикрикнул мальчишка и больно стукнул вдову по затылку пяткой. Пленница замолчала. Узкая просека незаметненько отклонялась к югу. А дождь всё лил. Листья на деревьях давно уже распустились. Они шептались так грустно, что у Евпраксии ныло сердце.

Конь скакал то галопом, то крупной рысью. Гордо сидел на нём половчонок. Ведь у него в тороках висела очень красивая, очень знатная и богатая женщина. И как ловко поймал он её петлёй прямо возле Киева! И при этом не покалечил. После истории с Василисой Ахмед ему надавал тумаков за неосторожность. И поделом – голова красавицы чудом лишь не была оторвана! А Забава Путятишна молча плакала. Ведь она могла бы одной затрещиной свалить наземь этого половчонка! Но он подвесил её к седлу, как связанную овцу, и куда-то вёз. Уж не во дворец ли Змея Горыныча, на гору Сорочинскую?

Глава двадцать первая

Зелга врала в кабаке про всякие свои подвиги двум известным богатырям – Алёше Поповичу и Михайле Казаринову. Те, ясное дело, старательно восторгались и целовали её в уста. Ещё с ними пили три совсем молодых княжеских дружинника – Ростислав, Андрей, Елисей. Также Зелгу слушали и поили какие-то жиганистые купцы из Тмутаракани и из Богемии, куда больше похожие на разбойников с Херсонесского шляха. Был ещё в кабаке лихой новгородский гусляр Садко, красивый и статный молодец. Как и Ставер Годинович из Чернигова, он мотался по всей Руси и всех веселил умелой своей игрой. И Зелга Аюковна танцевала под его гусли, и громко топала каблучками сафьяновых башмачков – на радость всем добрым молодцам да на зависть кабацким девкам, которые до морозов бегали босиком. Радовался выходкам ханской дочери и Ираклий, ибо по Киеву слухи бежали скоренько, и желающих поглядеть на Зелгу Аюковну приходило с каждой минутой больше и больше. Всякий хотел с ней выпить и закусить, так что злато-серебро уже просто текло рекой. А когда по крыше ударил проливной дождь, в кабаке и вовсе сделалось тесно.

– Ещё на меня в пути напали дюжины две разбойников, – врала Зелга, сняв свои башмачки и отдав их девке, которая поднесла ей очередную чашу вина, – но я их всех порубила! Каждого иссекла на сорок восемь частей!