Пастушок

– Да чем? – ласково спросил Михайло Казаринов, – разве у тебя была с собой сабля, душа моя?

– С собой не было ничего! Но возле дороги валялась какая-то совсем ржавая сабля. Я её подняла, и – давай рубиться! Кабы не эта сабля, была бы мне от разбойников сразу смерть!

– Да и всему Киеву, – присовокупил Алёша Попович под общий хохот, – кабы не Зелга, все бы от скуки сдохли!

На этом веселье кончилось, потому что в кабак пришла весть о том, что Евпраксию, старшую дочь Путяты, менее часа назад похитили за Почайной, возле Роксаниной горы. Купцы, проезжавшие берегом Днепра, видели, как мальчишка на рослом сером коне поймал её на аркан и утащил к лесу волоком.

Эта новость сразила всех. Двести человек, мигом протрезвев, безмолвно уставились на девчонку, которая проорала её с порога на весь кабак. Окончив рассказ, она заревела, мокрой рукой утирая слёзы. С неё ручьями текла вода.

– Не брешешь ли ты? – вскричал Михайло Казаринов, поднимаясь с лавки, – не путаешь? Точно ли то была Забава Путятишна?

– Точно, точно, – всхлипывала девчонка, – купцов этих было шестеро, да со слугами! Все они очень хорошо её знают! Уже пол-Киева говорит об этом, Михайло!

Тут весь кабак взволнованно загудел. И, чёрт побери, событие того стоило! Пока бледный Михайло пытался что-то сообразить, а Зелга сидела, будто ударенная бревном, к девке подбежал Алёша Попович.

– К какому лесу он её поволок? Говори! Там с трёх сторон лес!

– За рощицы, за холмы, за поле широкое! Ой, Алёша Леонтьевич! Ради Бога, скачи туда!

– Да не верещи, дура! Это то поле, которое близ Почайны?

– Да!

Медлить было нечего. Два могучих богатыря и три молодых дружинника устремились к своим коням, чтоб как можно глубже прочесать лес за проклятым полем возле Почайны. Зелге Алёша велел скакать к Владимиру Мономаху, так как вполне могло оказаться, что тот ещё ничего не знает о похищении.

Дождь лил страшный. Босая Зелга в зелёной бархатной шапочке с пером цапли изо всех сил молотила пятками по бокам коня и истошно выла по-половецки, чтоб все от неё шарахались. Пролетев под навесом ворот дворца, она чуть не сшиблась с Вольгой Всеславьевичем, который во весь опор скакал на белом коне в противоположную сторону. За ним мчались десять его ребят.

– Вольга, ты куда? – прокричала Зелга, даже не оборачиваясь.

– В Смоленск! – ответил ей богатырь уже из далёкого далека. Зелга поняла, что великий князь в самом деле ещё не осведомлён о страшной беде. Какая же была глупость одну секунду назад не крикнуть Вольге вдогонку: «Остановись, погоди!» Теперь до него уж не докричишься, и не догонишь его без шпор. Всё, время упущено!

Отроки с алебардами, неподвижно стоявшие на дворцовых ступенях, хорошо знали Зелгу. Когда она, соскочив с коня, панически ринулась во дворец, они ни одного слова ей не сказали, так как по одуревшим глазам её было видно, что дорог ей каждый миг.

– Где великий князь? – спросила она у каких-то воинов и боярынь, мило болтавших около лестницы на второй этаж.

– На Совете, – ласково улыбнулась ей двадцатитрёхлетняя воеводская вдова Марфа, приятельница Евпраксии, – ой, какая милая шапочка! Что случилось, моя красавица? Ты бледна!

Зелга объяснила двумя словами, даже не замедляя своего бега вверх по ступеням лестницы. Молодая боярыня громко ахнула, и её собеседники также чуть не упали. Точно такой же ответ дала Зелга самой игуменье Янке и княжне Насте. Они ей встретились на пути.

– Да ты погоди, я с тобой! – вскричала игуменья, резво бросившись ей вдогонку, – отроки без меня тебя не пропустят, от тебя пахнет вином!

– Быстрее, быстрее, госпожа Янка! – подпрыгивала на месте Зелга, как будто каменный пол под её ногами был раскалён. При этом она следила за княжной Настей. Та устремилась к дверям дворца – конечно же, для того, чтобы поднять на ноги, взбаламутить, ошеломить, увлечь за собою весь верхний Киев.

Наперегонки добежав до гридницы, у которой стояли более строгие отроки, чем внизу, монахиня и рабыня сами открыли двери и ворвались на Совет.

Великий киевский князь, сидя на золотом троне своих предков, уже часа полтора говорил с дружиной о самых разных делах. Обсуждались планы по укреплению городов, по освобождению караванных путей от разбойников. Был отправлен к смоленскому воеводе Вольга Всеславьевич, потому что Смоленск перестал справляться с лихими шайками. И теперь Мономах внимательно слушал сотника Ратшу, который ему докладывал, что творится на дальних степных заставах. Все остальные тысяцкие и сотники также слушали, чинно сидя на длинных дубовых лавках, стоявших вдоль белых стен. Две женщины оборвали Ратшу на полуслове.

– Да говорите поодиночке! – крикнул им князь Владимир, когда они, подбежав, так застрекотали своими длинными языками, что ничего невозможно было понять, – сначала говори ты, дочь Аюка… забыл, как тебя зовут!

– Зелга, Зелга, – нетерпеливо напомнила мать игуменья, будто Зелга сама не могла представиться. А та взвыла, больно царапнув себя по щекам ногтями:

– Похищена госпожа!

– Твоя госпожа? Евпраксия?