Пастушок

Гонцы прибывали к князю каждые полчаса. Хороших новостей не было. Вскоре после полуночи к нему в башенную часовню, где он, как правило, принимал послов и бояр с докладами, поднялись Алёша Попович и Михайло Казаринов. Их, конечно, впустили сразу же, как начавших поиски первыми.

Мономах сидел за столом рядом с сестрой Янкой, устало подперев голову жилистыми и крепкими, несмотря на возраст, руками. Две его дочери удручённо шептались возле оконца. Средняя дочь, Евфимия, с Рождества околачивалась по польским монастырям, чтобы изучить особенности латинской веры. Бояре Чудин и Тука скорбно сидели в углу под иконостасом, на узкой лавке. Все остальные были при деле.

– Что у вас, молодцы? – спросил Мономах Михайлу с Алёшей. Первый почтительно положил на стол ситцевый карманный платок, весь мокрый и грязный.

– Её ли это платок, государь?

– Кажется, не видел я у неё такого платка, – проговорил князь, взяв тряпицу и поднеся её к нескольким свечам, горевшим в серебряном канделябре на середине стола, – не припомнишь, Янка?

– Меланью надо спросить, – сказала игуменья, утерев рукавом слезинку, – а лучше – Зелгу. Или Микулишен. Где вы этот платок нашли?

Михайло ответил, что на опушке леса, за большим полем возле Почайны.

– Следов там никаких нет, – прибавил Алёша, – да это неудивительно, дождь лил сильный и долгий! Там начинается просека через лес. Я по ней галопом скакал до захода солнца, минуя все ответвления, а Михайло и трое отроков по другим тропинкам продвинулись вёрст на десять в лесные дебри. Но никого не увидели.

– Безусловно, это её платок, – довольно уверенно заявила княжна Марица, вместе с сестрой подойдя к столу, – носила она его в нагрудном карманчике сарафана. Как он мог выпасть, если её на этой лесной опушке за ноги к дереву не подвесили?

– Да зачем с ней было это проделывать? – удивилась Настенька, – ведь такое могло прийти на ум лишь Меланье, и то в отдельные дни! Тётушка, ты знаешь, что эта дрянь в субботу со мной устроила, исполняя твоё мудрейшее приказание?

Положив платочек на стол, князь довольно резко велел своим дочерям не городить вздор, а госпожа Янка строго предупредила Настю, что это было ещё не всё. Вернувшись к окну, княжны снова зашептались. Тут отроки доложили Владимиру Мономаху, что его хочет видеть патрикий Михаил Склир. Князь распорядился впустить, при этом дав знак двум богатырям немного посторониться. Те отошли от стола на пару шагов.

Патрикий был бледен, слегка даже суетлив от искреннего волнения и застёгнут не на все пуговицы, что вовсе считалось недопустимым. Но поклонился он безупречно, и все слова одобрения прозвучали из его уст с правильными нотками. Вслед за тем царедворец сразу перешёл к делу.

– Великий князь! – вскричал он, – я осознаю громадность беды, постигшей твою семью, и полностью разделяю твоё волнение. Но нельзя ли, мудрый архонт, остановить обыск в доме митрополита? Ради всего святого, скажи своим воеводам, что это просто немыслимо – подвергать главу русской церкви такому жуткому потрясению, да тем более поздней ночью! Прошу у тебя прощения, государь, за несвоевременность моего ходатайства, но у митрополита – больное сердце!

– Угу, – только и сказал Мономах. После этого он почти целую минуту молчал, меняя свечу. Затем, отирая пальцы платком Евпраксии, с удивлением оглядел Михаила с ног до макушки, будто впервые видел его.

– Патрикий, ты что-то путаешь! Обыска никакого нет. Я просто велел Ратмиру с Демьяном пройтись по митрополичьим владениям и проверить, не затаились ли там, втайне от святого митрополита и от тебя, какие-нибудь разбойники? Половцы, например? Ну, а если их уже след простыл, то узнать, что они там делали и когда оттуда исчезли!

– Я правильно понимаю, что речь идёт о мальчишках? – сразу спросил патрикий. Будучи человеком опытным, он не мог не предугадать заранее, каким будет его сегодняшний разговор с Мономахом ввиду сложившихся обстоятельств, вплоть до деталей. А князю, ясное дело, было не до того, чтобы расставлять тонкие силки. И он сказал сразу:

– Да, о мальчишках. Ты, разумеется, знаешь, что половчонок похитил мою племянницу. Так изволь объяснить, что делали половчата много недель подряд на митрополичьем подворье?

– О, гнусный, безбожный турок!

Михаил Склир столько репетировал эту реплику с жестом ужаса от внезапного озарения, что она ему опостылела. И теперь его подавляло чувство, что надоела она также и всем тем, кто слушал его сейчас. Но всё-таки нужно было продолжить чуть более твёрдым голосом, будто сразу взяв себя в руки. Патрикий так и продолжил:

– Великий князь! Клянусь, я не знал,что именно половецкий мальчик как-то причастен к исчезновению госпожи Евпраксии, у которой я имел честь просить снисхождения к нежным мукам моего сердца! Но вот теперь …

– Теперь отвечай, – прервал князь Владимир, делая над собой усилие, потому что ему совсем не хотелось слушать этого человека с бледным лицом, – какие дела были у тебя с половчатами?