Пастырь Добрый

   С умилением говорит Батюшка о детстве преп. Феодора Сикеота, — как подражал он подвигам жившего в их доме старца, вместе с ним молился и постился, и даже затворился в одной из дальних комнат дома от Крещения до Пасхи. И это — маленький мальчик, а мы, взрослые люди, даже самого малого не хотим сделать для Бога. Преподобный Феодор стремится на молитву, в церковь, убегает для этого тайком из училища днем, ночью встает, чтобы помолиться в храме св. Георгия Победоносца, а мать его удерживает, препятствует ему и наконец за волосы вытаскивает его из церкви, бьет его, привязывает к кровати… Батюшка говорит, что и теперь есть такие матери: только ребенок захочет в церковь ходить, его душа тянется к Богу, он к хорошему приучается, а мать не только сама не ходит, а еще и ребенка не пускает, чтобы он «без дела не шатался»… Но хотя мать преп. Феодора и плохо поступала, но все же в те дни души христианские были проще, чище и ближе к Богу, и явился ей св. великомученик Георгий и, устрашая ее, запретил ей препятствовать сыну в его добрых стремлениях. И растет, растет душа Преподобного, умножаются его подвиги, приближая его к Богу. Еще совсем юноша он, а по его молитве в засуху Господь посылает сильный дождь.

   Говоря о детстве святых и о детях вообще. Батюшка сказал: «Вы посмотрите, как они спят: ручки у них подняты кверху, как на молитву воздетые. Это говорит о чистоте детской души, о ее близости к Богу. «А как мы спим? И руки у нас опущены, и сами мы все опущенные»…

   Требуя кротости и любви в отношении к родным, Батюшка вместе с тем не велел мне быть откровенной с одной моей очень близкой родственницей, потому что в недобрые минуты она иногда колола меня самым для меня дорогим: «Ну, тогда не надо быть откровенной!» Сказав это, Батюшка спохватился, что этого недостаточно: «Я вас очень прошу, не будьте с ней откровенны, очень прошу, а то еще хуже раскол будет между вами. А ведь она мне обещала что этого не будет!» Был у меня недавно один ваш приват–доцент. Жена у него тоже нервная, больная, скрытная, — у них там неприятности… Он и пришел насчет нее поговорить, посоветоваться. Я ему тоже начал говорить, как к ней надо относиться, стал говорить о назначении воспитания, как иногда бывает, что люди становятся скрытными от той обстановки, в которой выросли, а потому посмотрел на него, — вижу он весь в слезах. Я его спрашиваю: «Что с вами?» Вижу человек такой серьезный, солидный — и плачет. А он мне и говорит: «Батюшка, да ведь это про меня говорите», — и начал рассказывать про свое детство, как у них в семье не было никому до него дела.

   Батюшка еще раз попросил меня не быть с М. откровенной.

   Предостерегал Батюшка и от откровенности с подругами, хотел познакомиться с последними.

   Однажды, когда я каялась, что плохо отношусь к своим родителям, Батюшка вдруг сказал мне: «Ты сейчас старайся свой характер исправить, а то как замуж выйдешь, тогда уж не исправишься. Твои родители тебя любят, а ты вот помяни мое слово: выйдешь замуж и будет у тебя свекровь злющая–презлющая, поедом тебя есть будет. Помяни мое слово». — И засмеялся.

   Безпокоясь о душе моего брата, Батюшка велел мне быть с ним все время, какое я бываю дома. Может быть внимание сестры окажет на него хорошее влияние. — «Батюшка, да я мало дома бываю». — «Ну что там — мало, сколько ни бываешь».

   Я писала выше, что у меня было много занятий, и только два вечера в неделю свободных. Их велел мне Батюшка посвятить церкви. — «Батюшка, мама говорит, что лучше бы я эти вечера хозяйством занималась, чем в церковь ходить!» — «Хозяйством? Ничего, ничего, у тебя ученье и служба. Где уж тебе еще дома помогать. Пускай сестра делает».

   Раньше он мне говорил: «Ходи–ходи на Маросейку, Маросейка тебя дурному не научит. Скажи маме: я все для тебя сделаю, только пусти меня в церковь».

   Батюшка был очень против лжи, но разрешал скрывать от домашних, что была в церкви, но это было ему тяжело и неприятно. Разрешал иногда пропускать службу ради экзаменов или усталости, но каждый раз надо было представлять свидетельство от врача.

   Несмотря на то, что я была очень занята, Батюшка благословлял меня вести записи бесед о. Сергия, не позволял это оставлять, считая это для меня полезным.

   — Батюшка, я невнимательна к папе. Надо бы его делами поинтересоваться, расспросить…

   — Ну что ты в его делах понимаешь?

   — Батюшка, можно ли молиться вместе с тетей?

   — А вы с ней в хороших отношениях?

   — Да.

   — Ну, тогда можно, молись. Это хорошо.

   В случаях ссор между домашними Батюшка не велел в них вмешиваться, не велел даже никого мирить, уговаривать, а лишь молиться потихоньку Божией Матери, чтобы Она Сама их умиротворила. Совет этот оказался очень хорош и действенен.