Пастырское богословие, т.2

Пастырская деятельность, говоря вообще, строго индивидуальна, типична. Она вытекает из характера пастырей, водимых благодатью христиан, и личным нравственным напряжением в надлежащем служении. Среди Апостолов мы, например, видим твердого, порывистого апостола Петра рядом с самоуглубленным и любвеобильным созерцателем Иоанном Богословом. В сонме святителей известны святитель Василий Великий благоразумно–ревностный деятель, и друг его и любитель безмолвия, глубокомысленнейший святитель Григорий Богослов. Из русских пастырей прошлого века нельзя не назвать разнохарактерных наших иерархов, современных друг другу Филарета Мудрого, митрополита Московского, и Филарета Благочестивого, митрополита Киевского.

Индивидуальные черты того или иного пастыря налагают неотразимый отпечаток на все стороны его служения Церкви. Поэтому на церковном горизонте непрерывно открываются в длинной веренице деятелей всевозможные лица: то мягкие, то строгие, то администраторы, то проповедники, то подвижники или общительные, или замкнутые. Отрицательные черты характеров на протяжении многолетней работы над собой могут смягчиться, умеряться, принимать иное выражение и уравновешиваться. Но природная индивидуальность в корне остается у пастырей, как и прочих людей в своей самобытности до кончины. Например, суровость у суровых, мягкость у снисходительных. Такой индивидуализм в сущности полезен Церкви, как в теле человеческом полезны органы специального назначения.

Мы, собственно, коснемся одних типичных сторон пастырской деятельности, предоставляя каждому пастырю свою личность самостоятельно подводить под общие законы пастырского служения.

Основное и главное требование от пастыря быть человеком духовного опыта. Тем обеспечивается пастве возможность легко воспринимать проповедуемые истины. Живые образцы надлежащей деятельности и в общественной жизни обычно движут подчиненных охотно идти по следам начальников. «Каков начальник и настоятель, говорит св. Василий Великий, таковы бывают обыкновенно и подчиненные»[129].

Спрашивается, что значит быть человеком духовного опыта? Это значит, все духовные принципы переживать лично, переживать своим сердцем, всем своим существом. Например, вопросы веры: бытие Бога, Ангелов, святых, реальность небесного мира и проч., все это не только принимать умом, но, главное, чувствовать своим сердцем, опытно переживать на себе.

Быть пастырем духовного опыта это значит переживать опытно вопросы нравственности, например, молитву, посты, духовное озарение, добрые дела и проч. Проверять, эксперементировать, опытно исследовать все это на самом деле в личной пастырской жизни. Если сказать более проще, то быть пастырем духовного опыта значит быть подвижником, быть человеком дела, быть добрым примером во всем духовном, возвышенном. Когда ваша деятельность отражается в вашем сознании отрадными ощущениями: молитва радостью о Господе, добродетель предвкушением вечной жизни, дела любви невыразимым счастьем, все, что мы называем духовным опытом, вы человек религиозного опыта (Лк. 8,13). Тот духовный опыт составляет то незыблемое основание, на котором зиждется вера простых людей. «Добро нам здесь быти» (Мф. 17,4), вот что говорит сердце, руководимое опытом. Люди веры подчас не переведут вам своей истины в понятия, они не отразят чужих нападений силой доказательств, но они сердцем почувствуют ложь, противную учению Христа. Вот что значит быть человеком опыта.

«Пастыри, пишет св. Киприан Карфагенский, должны подавать особый пример и утверждать прочих своим поведением и нравственностью»[130]. Пастырские образцы святой жизни нужны нам, как закваска, они возбуждают живое ощущение святыни и в других. Проповедники имеют силу злых делать такими, каковы они сами. Проповедников немного, так как и закваска невелика. Но сила проповедников не в количестве, но в благодати Духа. Образцовая жизнь, чья бы то ни было, обычно делается известной за тысячи километров. Праведник–пастырь оправдывает и для самих пастырей, и для пасомых идеал жизненности религии и значение своего высокого сословия.

Если служитель Церкви не исполняет лично проповедуемого учения, то святые отцы строго говорят ему: «Или вовсе не учи, или учи доброю жизнью. Иначе будешь одной рукой притягивать, а другой отталкивать»[131]. «А если ты не имеешь дел, то лучше молчи»[132].

Праведность подобных строгих суждений вполне понятна. Инициативное нарушение церковного устава жизни обесценивает и личность, и учение предосудительного вождя словесного стада. «Слово без жизни, замечает св. Исидор Пелусиот, не смотри (даже) на сильное и блестящее изложение его, служит только в отягощение слушателям»[133].

Верующие, сознавая верность провозглашенного им учения, осуждают внутренне проповедника за нарушение, противоречия в его жизни высказанным истинам, иногда осмеивают его или против него раздражаются.