Вот уже которое утро он прислушивается к звукам, доносящимся с улицы, и каждое утро разочаровывается, не различая характерного потрескивания. А если ее окна на короткое время и открываются, то она не показывается. Он может ловить лишь изредка движения рук, ухаживающих за цветами: убирающие внутрь одни, подстригающие другие.
Бен не понимает, стал ли он серьезной причиной ее разочарования — мог ли он стать таковой? — или, быть может, это падающая температура и первые заморозки меняют распорядок ее дня и привычки.
Спустя несколько дней бдения за ее окнами он решается на то, чего не делал еще ни разу в жизни. На настоящее извинение.
Он не дерзает самонадеянно полагать, что разрушил жизнь человека, который толком его не знает, но ему кажется, что это правильно.
Ему хочется все сделать правильно.
Однако какая-то часть его не верит в эту ложь. Ведь он просто ищет предлог.
Потому что он помнит ее, как будто она до сих пор стоит перед ним. Со своим открытым, выжидающим взглядом, с губами, беззвучно повторившими его имя, с ключицами, выступающими в вырезе сарафана.
Особенно ярок этот образ, когда голова его касается подушки. Бен проводит много времени в постели, устраиваясь на сон, но как голову ни поверни, перед глазами все равно стоит ее улыбка. Правда, на границе между явью и сном Рей улыбается ему не в залитой солнечным светом булочной, а здесь, в его постели. А сны, смятые как его простыни поутру, не дарят ему ни покоя, ни отдыха.
Поэтому Бен не ищет встречи. Он берет тот лист, на котором когда-то написал ее имя и который так и не сумел выкинуть, и пишет короткую записку — все, что предлагает охватившее его в этот момент скудоумие.
Он относит записку ближе к вечеру.
Перед дверью подъезда он долго сомневается, стоит ли ему подняться и оставить ту в почтовом ящике конкретной квартиры, ведь он может ошибиться с определением ее номера, или же будет вернее прикрепить свое послание к двери подъезда, не будучи уверенным, что его лист не сорвут прежде, чем Рей его прочтет.
Все же он выбирает второе, положившись на удачу, которая столько ему задолжала.
Пока он во взбудораженном состоянии коротает часы до возвращения Рей в свою мансарду, его телефон несколько раз звонит. Бен косится на тот из зоны лоджии. Долго затравленно смотрит, пока вибрирующее устройство поворачивается по часовой стрелке на рабочем столе, и выдыхает, только когда вновь воцаряется тишина.
К сумеркам он весь изводится, следя за ее все так же не подающими признаков жизни окнами: медленно курсирует от гостиной до кухни, глядя через окна лоджии наружу, потом перехватывает что-то из еды, возвращается обратно, пытается сесть за строчки или посмотреть телевизор, затем какое-то время просто стоит у окон, сунув руки в карманы, — круг смятения повторяется не раз.
Свет не зажигается, и он начинает переживать. Почему сегодня так долго? Он уже не беспокоится, прочтена ли его не имеющая в конечном счете никакого значения записка, он был бы рад знать, что Рей дома.
Сердце заходится, а дыхание сбивается, когда Бен видит, что одно окно распахивается, хотя в доме по-прежнему темно. Он ничего не видит, лунный свет едва проливается на землю.
Так проходит минута, другая, третья, но ничего не меняется. Бен растирает уставшее лицо. Он все глаза себе проглядел, придумывая небылицы про то, что ей не все равно на его куцые извинения.
Но тут Бен вздрагивает и отнимает ладони от лица. Потому что он снова слышит это: треск, и музыку, и голос, на этот раз мужской, заводящий песню, что поначалу не имеет ни значения, ни смысла для изо всех сил всматривающегося в темноту Бена.
Но когда ему не удается увидеть Рей, он все же начинает вслушиваться в слова. Просто чтобы понять, являются ли те ответом.
Бен слушает и слушает… Кажется ли ему это, или он придумывает лишнего?
Нет. Просто ночью все кажется не тем, что есть на самом деле. Просто это очередная ее пластинка. Ему пора бы оставить девушку в покое.
Он нервно причесывает ладонью волосы, хмуро глядя сквозь стекло, и покидает лоджию. Покидает гостиную, покидает прихожую, покидает дом. Пересекает двор, попадает в подъезд, в полумраке поднимается на последний этаж и стучится в дверь, не боясь в этот момент, что он ошибся: ни со своим решением, ни с выбором двери.
За дверью тихо. Лишь скрип половиц выдает шаги, медленно приближающиеся, — дверь отворяется внутрь.
Бен не волнуется, просто он больше не дышит. Рей оказывается перед ним, она в верхней одежде, за ее спиной по-прежнему темно, а из квартиры вместо тепла его окатывает уличным холодом. Она несколько раз оглядывает его с ног до головы, пока он ищет слова, уместные ситуации, но, встретившись с ней глазами, теряет даже мысль.
Время, дрожащее натянутой до звона нитью, лопается.
Утро-день-вечер
…рука движется вниз… скрип… глухой удар изголовья кровати о стену…
Первыми, прежде зрения и памяти, просыпаются ощущения. Рука под ее головой, горячая кожа, приникающая сзади к ее, мерное дыхание над ухом, и другая рука, обнимающая ее грудь.