Паткуль. Неистовый лифляндец

Е. Эрдманн однозначно расценивает это как намерение Августа и его советников с помощью коменданта крепости организовать бегство Паткуля, но таким образом, чтобы шведы ничего не пронюхали и не успели помешать выполнению плана. Для альтернативного решения – для выдачи Паткуля шведам – все эти подготовительные мероприятия, по мнению историка, смысла не имели. В архивах дрезденского двора сохранился документ о принятии майором Круксом упомянутой клятвы с генерала Циглера. Оба офицера торжественно обещали «хранить в тайне всё, что им было сообщено для выполнения известного дела и не посвящать в него никого из посторонних». Клятвоприношение состоялось в 5 часов пополудни 4 марта 1707 года на квартире Хойма в присутствии хозяина и Шуленбурга «при полном сознании и памяти».

Итак, политическое решение, как бы оно трудно для курфюрста ни было, всё-таки состоялось. По всей видимости, слишком горьки оказались плоды сепаратного мира со шведами и слишком очевидны были преимущества сохранения союза с Россией, чтобы нерешительный, лабильный Август и злобные ненавистники Паткуля из его окружения пошли на такой шаг!

А шведы, словно почуяв неладное, предприняли дипломатический демарш: сразу после упомянутого совещания в Дрезден приехал посол Карла Юсиас Седерхъельм и потребовал выдачи Паткуля. Во дворце курфюрста снова начались страдания и гадания – как поступить? В конце марта Август сам сделал первый шаг к подготовке запланированного побега и направил Циглеру приказ предоставить заключённому больше свободы передвижения и право на переписку с внешним миром. Для чего это делалось, сообщили Паткулю устно. Паткулю привезли некоторые личные вещи, хранившиеся до сих пор у его невесты: мундиры, парики, серебро, сундуки и ящики, шпаги, ружья, пистолеты, фонари и т. п. Вряд ли, пишет опять Эрдманн, такая забота свидетельствовала в пользу того, что курфюрст готовил передачу узника в руки Карла. Что касается переписки, то Циглер получил строгое указание все письма Паткуля переправлять губернатору Дрездена Зинцендорфу, а тот должен был показывать их лично Августу.

Сохранилось письмо Паткуля к Августу, написанное именно в этот период. Паткуль в резких тонах протестует по поводу совершённого над ним беззакония и тех страданий, которые ему пришлось пережить: «Подобного нарушения международного права история ещё не знала». Он жалуется также на грубое обращение стражи, на дурное питание и неоправданное ограничение передвижения. Заключённому было бы легче перенести любые страдания, в том числе и не «приличествующий моему статусу позорныйц побег», чем те, которые выпали на его долю в Кёнигштайне. Потом он узнал, что его собираются передать в руки шведам и лишить самой жизни. Поэтому он должен теперь позаботиться о спасении своей души, чтобы из надёжного укрытия защититься от клеветы и наветов. Он не совершил ничего предосудительного, а выполнял лишь долг перед царём, следовательно, он ни перед кем, кроме Бога и царя, отчитываться не намерен. Он вынужден прибегнуть к побегу исключительно из соображений совершённого над ним насилия и произвола.

Создаётся впечатление, пишет Эрдманн, что письмо специально извращает действительное положение вещей, чтобы обеспечить алиби как самому автору, так и коменданту крепости на случай побега Паткуля. И действительно, к письму приложена записка, написанная рукой Паткуля, которая ставит все точки над «i»: «Я специально составил это письмо в таких выражениях, из которых можно было бы сделать вывод, что я вынашиваю планы мести к Вашему Королевскому Величеству и чтобы шведы увидели и поверили, что я не только представлю В. К. В. в положительных тонах царю, но наоборот постараюсь сделать всё, чтобы испортить Вам репутацию. Итак, В.К.В. должны сделать так, чтобы это письмо попало к шведам. Впрочем В. К. В. может быть уверенным в моей верности, подтверждения которой не замедлят проявиться. Но об этом никто не должен знать, а записку следует сжечь. Интересы и благосостояние В. К. В. в данных условиях требуют этой хитрости…»