Паткуль. Неистовый лифляндец

27 августа, после того как под Ригу были наконец-то доставлены осадные орудия, Август отдал приказ начать бомбардировку города. Под звуки фанфар и дробь барабанов в город полетели первые 15 бомб. Спустя три дня процедура повторилась, и на Ригу обрушилось такое же количество тяжёлых снарядов. А потом обстрел, ввиду причинения противнику лишь незначительных повреждений, прекратился вовсе. Саксонские войска бездействовали и ждали приказа к штурму. Но приказа так и не последовало. Создавалось впечатление, что саксонцы не собирались штурмовать город вовсе и разыгрывали дрезденский вариант русской детской игры «казаки-разбойники».

В начале сентября Паткуль узнал о том, что датчане 8 августа в Травендале заключили мир со шведами и вышли из войны. Правда, в это же время под Нарву наконец-то устремились, многочисленные, наспех обученные полки Петра, но наступление польско-саксонских войск в Лифляндии, рассчитанное на молниеносный успех, к этому времени уже выдохлось, а потом и вовсе остановилось. Растянув коммуникации шведов от Копенгагена до Нарвы и создав объективные предпосылки для успешных акций каждый на своём направлении, союзники, действуя медленно и нерешительно, первую фазу войны проиграли заранее.

Король Август стал снова проявлять колебания и сомневаться в целесообразности продолжения военной кампании в Лифляндии. Немалая «заслуга» в создании такой неустойчивости Августа принадлежала посланнику французского короля Людовика ХIV в Варшаве Шарлю дю Эрону. Парижу, основным соперником которого в борьбе за испанское наследство была Вена, прежде чем начать действовать в Мадриде, желательно было заручиться поддержкой королей Карла и Августа. Швеция со времён Тридцатилетней войны считалась естественной союзницей Франции, а Саксония всегда была если не враждебно, то критически настроена по отношению к Австрии. И вот теперь потенциальные союзники Людовика, шведский и польский короли-родственники, зачем-то ввязались в совершенно «ненужную» войну.

Ловкий и беззастенчивый дипломат и царедворец маркиз дю Эрон стал активно обрабатывать шведов, поляков и саксонцев и склонять их к миру, внося и в без того запутанную игру вокруг польских магнатов ещё больший беспорядок и смуту. Паткуль немедленно почувствовал в нём умного и хитрого врага и постарался противопоставить ему свои не менее выдающиеся способности.

Первый раунд борьбы с французом Паткуль выиграл: ему удалось удержать Августа в тройственном союзе и убедить его с новыми силами продолжить завоевание Лифляндии. При этом ему пришлось преодолеть сопротивление довольно влиятельных сил при Дрезденском дворе, не согласных с развитием последних событий. Одним из представителей этих сил был премьер-министр Августа, великий канцлер Вольф Дитрих Байхлинген, с самого начала возражавший против войны со шведами. Маркиз дю Эрон сразу распознал в Паткуле главного противника для своих далеко идущих планов. Он быстро разобрался в расстановке сил в Дрездене и Варшаве, быстро снюхался с Байхлингеном и заручился его благосклонностью, чтобы вместе плести интриги против Паткуля. В подогревании профранцузских симпатий Байхлингена немало способствовала «пенсия»[40], пожалованная великому канцлеру щедрым маркизом.

Пока Паткуль находился в зените своего фавора у польского короля, а дю Эрон успешно вербовал себе сторонников, Байхлинген затаился и выжидал удобного момента, чтобы одним коварным шагом лишить фаворита поддержки короля. В окружении Августа у великого канцлера был верный осведомитель в ранге надворного советника, который регулярно докладывал своему патрону в Дрезден обо всём, что происходило под Ригой. Возмущённый советник жаловался, что Паткуль вмешивается во все дела – даже в дела канцелярии, подчинявшейся непосредственно Байхлингену, лично контролирует всю входящую и исходящую почту, непрерывно находится при короле и консультирует его по всем политическим делам; что чиновники канцелярии к обсуждению важных вопросов не привлекаются, а конца фавору лифляндца пока не предвидится.

Паткуль же, со своей стороны, тоже был полон решимости «вышибить из седла» Байхлингена, и, не стесняясь в выражениях, клеймил его «предательскую» по отношению к тройственному союзу политику. Так, в добавление к явным неудачам на полях сражений, в салонах Варшавы и Дрездена завязался новый тугой узел дипломатических противоречий и хитросплетений.