Патологоанатом. Истории из морга

Сначала я не поняла, что имел в виду Джош, когда сказал, что надо одеть карликовый трупик, который я видела впервые в жизни. Вполне понятно, что для таких крошечных мертвецов не шьют одежду; нет одежды для детей, которые не пережили внутриутробный период. Может быть, нам стоило купить одежду для кукол? Потом я узнала, что есть волонтеры, которые действительно вяжут розовую и голубую одежду для маленьких покойников (обычно чепчики и кофточки) для церемонии прощания. Особенно полезны чепчики, потому что они помогают придать более человеческий вид маленькому мертвому тельцу и скрыть разрезы на затылке, которые все равно остаются заметными, несмотря на все наши старания.

Так как я была единственной женщиной в нашем коллективе, то мне выпало присутствовать на церемониях передачи умерших младенцев родителям, и мне нравилась эта работа. Я всегда следила за тем, чтобы умерший ребенок был прилично одет, чтобы в гробик были положены все игрушки или фотографии, которые родители хотели отправить вместе с ребенком в его последний путь. Я освоилась с этим незнакомым мне миром и чувствовала, что могу общаться с потрясенными безутешными родителями лучше, чем наше «трио террористов». Кроме того, этим делом я занималась во второй половине дня, а это была возможность не видеть моих милых сотрудников. Часто мне помогал Джош, и это было очень хорошо, потому что он умел сочувствовать горю родителей. Организация одевания маленьких трупов и работа над дипломом давали мне ощущение цели, я понимала, что не зря работаю в этом морге, а, помимо этого, дела не давали мне проводить много времени с коллегами.

Это вполне соответствовало моим целям.

Но почему снаряжение умерших детей в последний путь требует столь деликатного отношения? Этот вопрос может показаться глупым и праздным, потому что речь идет о детях, а их смерть – это всегда великое потрясение, это великое горе, но ведь то же самое можно сказать и обо всех других умерших. Многие люди внезапно теряют своих любимых, тех, с кем они были близки многие годы – братьев, сестер, родителей, лучших друзей. Они тоже заслуживают бережного отношения и внимания. Но есть и особая причина того, что прощание с ребенком трогает нас сильнее. Возможно, это печаль о том, что эта жизнь так и не состоялась, о том, что смерть унесла невинное создание, и рухнули все связанные с ним надежды и упования.

В конце девяностых годов Великобританию потряс скандал с забором органов, разразившийся в госпитале Олдер-Хэй. Все началось с того, что потерявшая ребенка мать узнала, что сердце ее умершего ребенка было отправлено для каких-то опытов в Бристольский госпиталь без ее ведома и разрешения (то есть она похоронила своего ребенка без сердца). Началось расследование, в ходе которого выяснилось, что изъятия органов происходили и в Олдер-Хэй, и в Ливерпуле, неподалеку от того места, где я работала. По ходу дальнейшего расследования обнаружилось, что еще двести госпиталей и медицинских учебных заведений изымали органы, несмотря на неведение родителей, пользуясь тем, что об уведомлении родителей умалчивает закон о человеческих тканях 1961 года. Общественность вознегодовала, да и СМИ не способствовали успокоению умов. Газеты пестрели броскими заголовками: «Омерзительная практика злоупотреблений!» и «Мы вернулись во времена гробокопателей!» На самом деле, не происходило ничего противозаконного, если не считать деяний одного изворотливого патологоанатома, носившего имя, напоминавшее о готических романах ужасов – доктор Дик Ван Вельзен. Он работал в госпитале Олдер-Хэй, на который общественность почему-то обрушилась с особой яростью, и весь скандал назвали Олдер-Хэйским. Организация родителей, потерявших детей, потребовала внесения изменений в законодательство, и в 2005 году в Великобритании было учреждено управление по работе с человеческими тканями. Новому управлению вменили в обязанность следить за тем, чтобы в каждом случае было получено информированное согласие родителей или других близких родственников на изъятие органов у умерших детей, а также регулирование использования человеческих тканей во время патологоанатомических исследований, организации выставок органов и тканей, решений о трансплантации и так далее. Вот почему нам приходилось с особой тщательностью следить за внешним видом умерших детей, которых мы готовили к прощанию и похоронам, несмотря на то, что большинство родителей сами настаивали на вскрытии и, в своем большинстве, не возражали против изъятия органов. Мне кажется, что многие люди просто не оправились от того пресловутого скандала и нервно реагируют на непорядок, когда речь идет об умерших детях, и, при этом, присутствует страх, что ребенок будет похоронен в «неполном виде», что отражает прежний страх перед вскрытиями.