Патологоанатом. Истории из морга

Я остановила взгляд на фотографии, на которой был изображен один из работников фирмы, который показался мне весьма привлекательным: каштановые волосы, сильные руки скрещены на груди поверх классического зеленого пластикового фартука. Подпись гласила, что это Томас, бальзамировщик похоронной конторы. Желая поддержать разговор, я воскликнула: «О, что это за красавчик?» и протянула журнал девушкам, чтобы и они посмотрели на Томаса. Среди девушек была одна, по имени Тина – менеджер морга.

– Этот красавчик – муж Тины, – улыбнувшись, сказала Шэрон.

– Да бросьте, – отреагировала я, вскинув брови. Я думала, что надо мной, как над новенькой, решили подшутить.

– Нет, серьезно, – сказала Тина без тени улыбки. – Это мой муж.

Я только что назвала красавчиком мужа своего менеджера.

Хорошее, многообещающее начало.

Сказать, что сотрудники морга Святого Мартина были все время заняты – это значит ничего не сказать. Госпиталь Святого Мартина один из самых крупных лондонских госпиталей с большим моргом, который принимает по направлению местного коронера трупы, подлежащие судебному вскрытию. Таким образом, умершие поступают в морг как из госпитальных отделений, так и со стороны. Так как у моего нового морга был высокий статус, он принимал и трупы из группы высокого риска – которыми мне, как старшему технику, предстояло заниматься – не только из Лондона, но и из таких отдаленных мест, как Брайтон и Ипсвич. Я была занята всегда, весь рабочий день. Официально мы работали с восьми до четырех (если не были на дежурстве), но я всегда приходила на работу в половине восьмого, чтобы заварить кофе, потому что, поверьте мне, мы не могли без него обойтись. Очень часто я уходила домой не в четыре, а ближе к шести, а, иногда, и к семи.

Обычно с утра я вскрывала два трупа из группы высокого риска – туберкулез, ВИЧ и гепатит, так как это были самые распространенные тогда причины подобной смерти. Мне нравилась трудность этой работы. Для вскрытия трупов высокого риска было выделено отдельное помещение и особый набор инструментов. Эти трупы, ни в коем случае, не должны были попадать в общую прозекторскую, где работали практиканты и сертифицированные техники. Общий прозекторский зал был в госпитале Святого Мартина такой же большой, как в «Метрополитен», и даже больше, потому что здесь был специальный стол для вскрытия младенцев и рентгеновский аппарат в дальнем углу (а не в отдельном помещении). Вдоль стены на уровне второго этажа тянулась галерея, с которой вскрытия наблюдали студенты-медики – это было частью их подготовки. Но я любила свою отдельную епархию – прозекторскую для трупов из группы высокого риска. Я работала с увлечением, с нетерпением ожидая прихода веселого, талантливого и загадочного профессора Алоизиуса Сент-Клера. Он носил такую же шляпу, что и Индиана Джонс и иногда, переодеваясь для работы, снимал ее в последнюю очередь. Однажды я вошла в прозекторскую и обнаружила там Сент-Клера в одних трусах и шляпе, но он, казалось, нисколько не смутился. Уперев руки в бока, он просто сказал: «Карла, нам понадобится много этикеток, потому что будет очень много проб». Я стояла, стараясь смотреть на что угодно, кроме его голой груди и трусов. «Да, хорошо, профессор», – выпалила я и опрометью бросилась прочь, радуясь возможности ретироваться.

Одной из моих обязанностей, как старшего техника морга, стала обязанность хоронить умерших детей.

Этого я, честно говоря, не ожидала.

В каждом госпитале есть центр брошенных детей, так же, как это было и в «Метрополитен», но я не знала, насколько тесно сотрудничают эти два учреждения. Например, если центр был завален бумажной работой, а у нас было относительно спокойно (не подумайте, что такое случалось часто), то одна из нас поднималась наверх – помогать. Это была полезная для нас практика, так как мы узнавали все подробности и обстоятельства смерти, а, кроме того, учились решать административные вопросы, связанные со смертью.

У многих госпиталей есть фонд, который используется для оплаты самых дешевых похорон. Это касается неопознанных трупов, а также умерших, чьи родственники не в состоянии оплатить погребение. После представления соответствующих документов, им оказывают финансовую помощь из фонда. Прощание с умершими взрослыми происходило наверху. То, что приходилось делать мне с умершими детьми, я делала в подвале. Я не думала, что будет много ситуаций, в которых родители не захотят сами организовывать и проводить похороны своих детей – я хоронила всех умерших эмбрионов старше 24 недель беременности, а всех, кто умирал на более ранних сроках хоронила Шэрон – но оказалось, что это весьма распространенное явление, и мне приходилось хоронить от десяти до пятидесяти детей в месяц. Я не ожидала такого потока, потому что многие похоронные конторы делают большие скидки на детские похороны, и они обходятся родителям дешевле, чем обычное погребение, но реальность была именно такова.