Патологоанатом. Истории из морга

Итак, я начала встречаться с Себастьяном. Мы с ним были «вместе». К тому времени я прожила в Лондоне почти четыре года, и мне было уже пора обзавестись бойфрендом. Он жил с родителями, и у него была машина. Обычно он приезжал ко мне, или мы встречались в центре Лондона. Это было прекрасно. Когда мы вместе обедали, он всегда платил за двоих, когда мы ходили в магазины, он делал мне подарки. Он часто приезжал ко мне с цветами, приглашал меня в кино. То есть мы делали то, что делают все молодые влюбленные.

Иногда, когда я была в прозекторской и жужжал домофон, Шэрон кричала: «Лала, там приехала твоя половина!» (она всегда называла меня Лалой, а не Карлой). У меня была привилегия видеться с другом на работе. Новизна не иссякала: у меня появилась вторая половина! Теперь я могла считать себя цельным человеком. Я любила мою работу, мне нравился мой дом, и у меня были пропитанные формальдегидом отношения, основанные на взаимопонимании, как у Тины и Томаса. Я приехала в Лондон, как Дик Виттингтон, не имея ничего, кроме одежды, нескольких книг и мечты, и вот теперь у меня было все.

Жизнь удалась!

– О господи, – простонала я однажды утром, открыв дверь холодильника, – снова эти чертовы сестры!

Я смотрела на умершего ребенка, которого ночью положили в холодильник. Он был завернут в одеяльце, а личико его осталось открытым.

– Что случилось, Лала? – спросила Шэрон, войдя в помещение с рулеткой в руке. Увидев открытое лицо ребенка, она сразу поняла причину моего раздражения.

Концепция пристойности перед лицом смерти относительна. Многие сестры в госпиталях, в которых мне довелось работать, никак не могли смириться с тем, что трупы детей надо укладывать в пластиковые мешки. Им это казалось слишком жутким». Кроме того, они считали, что личико мертвого ребенка должно быть открыто, потому что так ребенок выглядит более достойно: им хотелось, чтобы ребенок выглядел просто спящим. Проблема, о существовании которой сестры не подозревали, потому что не были техниками морга, заключалась, однако, в том, что нежная кожа ребенка могла пострадать от холода, изуродовав личико до такой степени, что его было бы совершенно невозможно предъявить родителям. Несмотря на то, что мы регулярно читали сестрам лекции на эту тему и постоянно их инструктировали, многие все равно продолжали оставлять лица детей открытыми – так они хотели соблюсти достоинство ребенка и после смерти.

– Ну, этот еще не так плох, – продолжила Шэрон. – Повреждений почти нет.

Мне, однако, было досадно, что все наши усилия пропадают даром. Я закрыла лицо ребенка, вздохнула и, пожалуй, слишком сильно захлопнула дверь холодильника. Шэрон, кажется, поняла, что мое плохое настроение объясняется отнюдь не открытым личиком ребенка, и, поэтому, она опустила руку с рулеткой и спросила:

– Лала, что случилось?

Я, действительно, в последнее время, была сама не своя, да и поведение Себастьяна отнюдь не способствовало улучшению настроения. Мы были вместе уже около десяти месяцев. Мы разговаривали с ним почти каждый день, но пару раз он исчезал на два или три дня, словно испаряясь с поверхности земли. В мой день рождения мне сделали операцию, но я не смогла связаться с ним ни в тот день, ни на следующий. Он не позвонил и даже не прислал СМС, чтобы поинтересоваться, как я себя чувствую. Потом он снова исчез, и в мою душу начали закрадываться нехорошие подозрения. Мое настроение было для меня совершенно нехарактерным. Я не люблю быть несчастной, но не знала, что мне делать.

Однако решение приняли без меня. В тот вечер я была страшно удивлена звонком с незнакомого номера. Я ответила своим обычным «алло».

Ответное приветствие было, правда, не вполне обычным.

– Вы Карла? – неприязненно спросил незнакомый женский голос.

Я растерялась, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить.

– Да, – сказала я, впрочем, с вопросительной интонацией, словно сомневаясь в этом, хотя, на самом деле, мне следовало бы поинтересоваться, что за невежливая особа говорит со мной по моему телефону.

– Вы не могли бы сказать мне, почему мой муж записал номер вашего телефона в черную записную книжку, которую он прячет под кроватью? В нашем доме? В месте, где спит наш ребенок?

Я всхлипнула и положила трубку.

Его частое отсутствие.

То, что он всегда приходил ко мне, но ни разу не пригласил меня к себе.

Отсутствие в тот вечер, когда меня оперировали.

Все кусочки сложились в картину: я не была его подругой, я была другой женщиной.