Патологоанатом. Истории из морга

Все это привело к искаженным представлениям о детских аутопсиях и о заспиртованных образцах, какие хранятся, например, в моем музее, несмотря на то, что мы относимся к ним не так, как к «заспиртованным уродцам» прошлого. Почему люди более чувствительны к законсервированным младенцам и их органам, чем к образцам органов и тканей взрослых людей? Может быть, дети, плавающие в банке с раствором или лежащие на прозекторском столе, представляются более человеческими с их крохотными ресничками, пальчиками и ноготками? Или мысль о несостоявшейся жизни делает многих людей более чувствительными к детской смерти? Некоторые думают, что выставление в музеях этих тел и органов может травмировать тех, у кого были выкидыши или рождались мертвые дети. Но как тогда быть с женщинами патологоанатомами, полицейскими, социальными работниками, которые сталкиваются с такими травмами как в своей личной жизни, так и на работе? Они бросают работу? Жизнь для них останавливается и теряет смысл?

Очень скоро я узнала, что нет, этого не происходит. Жизнь продолжается.

В один прекрасный день моя жизнь все же сдвинулась с мертвой точки. Я увидела объявление о том, что в морг лондонского госпиталя Святого Мартина требуется старший техник морга. Я имела право подать заявление, потому что теперь у меня был диплом, и я могла претендовать на эту должность, во всяком случае, по документам. Собеседование опять проводили четыре человека, но к этому я уже привыкла и вела себя открыто, естественно и уверенно, и, более того, я смогла стряхнуть с себя негативный опыт прошедшего года. За пять лет я приобрела бесценный опыт в бальзамировании и в проведении вскрытий, а также в другой работе техника морга. Я владела методиками разных вскрытий: административных, больничных, судебных и детских. Единственное, чего я еще не пробовала, это вскрытий трупов из группы высокого риска. Речь идет о людях, умерших от особо опасных инфекций, от передозировки внутривенных наркотиков, от отравлений ядами или от радиоактивного излучения. Выполнять такие вскрытия имеет право только старший техник морга.

Мне был необходим такой опыт, а для этого мне надо было покинуть госпиталь, где я работала. Я была хорошим техником, но хотела быть отличным. Мой энтузиазм и стремление к новшествам были очевидны, и, должно быть, произвели впечатление на комиссию, а, кроме того, мое резюме подтверждало впечатление. Во всяком случае, я не успела еще выйти с территории госпиталя, как один из членов комиссии позвонил мне на мобильный телефон.

Я сделала это! Мне предложили работу. Я вылетела из ворот госпиталя, словно на крыльях.

Обстановка в госпитале Святого Мартина была разительно иной! Место оказалось очень беспокойным, но это постоянное движение носило совершенно иной характер. На прежнем месте работы я была занята, когда сама этого хотела, здесь же у меня не было выбора. Я носилась по моргу, словно Calliphora vomitoria (таково научное название синей трупной мухи). Это был самый деловой, самый загруженный морг из всех, что я видела на своем веку. Теперь о крайностях: я ушла из команды, где было четверо мужчин, теперь же я оказалась в команде из пяти девушек, а точнее – шести, потому что, кроме меня, пришла еще одна практикантка. Итого семь женщин. Ни о каком избытке тестостерона в замкнутом пространстве речи больше не было, но как я отреагирую на коктейль из эстрогенов?

Время покажет.

Главный менеджер морга был вездесущий Хуан – это был мужчина, вносивший некоторую толику мужественности в дела морга. Я познакомилась с ним во время работы с жертвами июльского теракта, и он очень мне понравился. Он был в меру амбициозен, умел ободрить и воодушевить, мог поддержать, но при необходимости мог проявить и жесткость. Я была рада, что буду работать с ним.

В первый день я старалась быть приветливой со всеми, хотя, на самом деле, страшно нервничала – сказался год работы с четырьмя мужчинами, которые всячески пытались показать мне превосходство мужского племени над женским. Но теперь, одинокая и готовая к общению, я прекрасно себя чувствовала, оказавшись в женском обществе и в абсолютно иной обстановке. Такое изменение было мне просто необходимо.

Когда в то утро мы сели выпить кофе и познакомиться, я вдруг заметила на столе возле компьютера журнал «Максим».

– «Максим»? Это же мужской журнал? Наверное, это Хуана, нет? – спросила я, заговорщически подмигнув.

Девушки рассмеялись, а Шэрон, старший техник морга и, теперь, моя близкая подруга, ответила:

– Нет, мы купили его, потому что там напечатана большая статья о похоронном бюро, с которым мы сотрудничаем – «Андерсон Морган», из Южного Лондона.

– А, вот как, – сказала я и с интересом перелистала журнал. Я быстро нашла шесть страниц, посвященных «Андерсон Морган». Контора оказалась известным семейным предприятием, которое часто фигурировало в телевизионных программах и организовывало самые престижные похороны.