Патриарх Никон

   — Поймали лайдаки реб-Афанасьева...

   — Гершко? — испугался Данилов.

   — Да, Гершко, боярского сына... и вздули его, как собаку.

   — За що?..

   — За то, реб Данилов, что воины из тобой, реб, шабашкуют... за то, реб...

   — И сказку той дав?

   — Як же, и яку ещё: что шабаш справляете во дворци царском... ой! вей... ой! вей!., буде таке дило... И сами посудите, реб Данилов, який же вин опосля боярский сын, колы его бьют, як простого мужика... Як его по спине валяли, точно простого гоя... Колы так, то який вин боярский сын, вин попросту — собачий сын.

   — Так в сказце, що я шабашкую з ним... добре е государево дило... Ты кажи, что вин узяв ту сказку, щоб на собори казаты, що царь нехристь, — йст снадобья з рук жидивских... и пойдёт, и пойдёт...

   — И всправде то буде добре, — восхитился Мошко.

   — А там ты плети усе, що ни прийдет у голови, и измена... и клятва... и крамола... усе валяй в одну кучу... А там нехай рассмакуют и разберут, а колы буде пристрастие, то вси скажут виноваты... Но кажи, який лайдак донис им...

   — Лекарь Самойло...

   — Самойло... з зависти одной... Этот жидёнок настоящий гой: в шабаш йздит, свички жгет и варит...

   — Ай! ай! ай!.. Звиткиля вин? — завопил Мошко.

   — Из Бердичева, а батька его був равином, а дид шойхедом (резником).

   — Ай! ай! ай!.. и як его земля выносит?

   — И не сносит... Ты вот откажи, що вин про паря в грамоте отписал... так и его спина покоробится...

   — Добре... добре!.. А ты, реб Данилов, будь ласков... Отведи меня в приказ тайных дел...

Данилов оделся и отправился с ним в приказ — там сняли с него сказку и пошли писать: и чего, чего не нагородили на Никона.

Во время производства этого курьёзного следствия царь посетил Саввин монастырь.

Архимандрит этой обители был очень умный и благочестивый человек, сильно привязанный к Никону и ценивший его высоко. Он обрадовался приезду царя и с увлечением говорил о Никоне. Алексея Михайловича это тронуло и он сказал несколько сочувственных слов о нём и даже послал оттуда стольника Собакина с несколькими приветственными словами патриарху.

Несколько дней спустя государь был в селе Хорошове, и явился к нему бывший раскольничий прототип, а теперь чернец Неронов.

Неронов поносил Никона позорным образом, но государь его не слушал и отослал от себя.

7 декабря в приделе Евдокии после заутрени Алексей Михайлович имел какой-то тайный разговор с Ординым-Нащокиным и с Артамоном Алексеевичем Матвеевым, будто бы в таком смысле, что возвращение Никона было бы желательно, но он боится бояр, которые будут стыдить его за слабость, — причём он прямо высказался, что при тогдашних затруднительных обстоятельствах один Никон своим умом вывел бы их на путь.

Так как Нащокину в это время предстояло посольство для заключения со шведами мира, то он повидался с Зюзиным и сказал:

   — Хорошо было бы, если бы к моему посольству был и патриарх, — а у государя на патриарха гнева нет.

   — Так я отпишу патриарху, — молвил Зюзин, — пущай в Москву приедет.

   — Хорошо, — ответил Нащокин, — если Никон послушается тебя; кабы-то Господь Бог церковь умирил.

В тот же день к Зюзиной приехала царевна Татьяна. О чём они говорили, неизвестно, но когда царевна уехала, Зюзин написал с поддиаконом Никитою письмо Никону и получил его ответ, и обратно письмо его, Зюзина. Зюзин писал вторично и снова получил ответ; наконец, он написал ему третье письмо, и поддиакон передал ему только следующие слова Никона:

«Буди в том воля Божия; сердце царёво в руце Божией: я миру рад».

Всю переписку Зюзин сжёг; у Никона же оставалось только последнее его письмо.

__________

Стояла морозная и звёздная ночь с 17 на 18 декабря, и во время заутрени подъехало к Московской заставе несколько саней.

   — Кто едет? — закричали сторожа.

   — Власти Саввина монастыря, — был ответ.

Поезд прямо направился в Кремль.

В Успенском соборе шла заутреня, и в церкви находился митрополит Ростовский Иона.

На второй кафизме у подъезда что-то застучало и зашумело, — отворяется дверь и входит торопливо толпа монахов, за ними несут крест, а за крестом величественно вступает патриарх Никон.

   — Перестань читать, — повелительно произносит он, обращаясь к полдиакону, читавшему псалтирь.

Воскресенские монахи, приехавшие с Никоном, запели!

«Исполаэти деспота»!.. и потом: «Достойно есть»...

Пение слушал он, стоя посреди собора. Когда оно кончилось, он обратился к соборному диакону, приказывая ему говорить ектению. Служба началась, а он пошёл прикладываться к образам и св. мощам.

Потом, проговорив молитву «Владыко милостиве», он велел позвать к себе под благословение митрополита Иону. Тот подошёл, за ним протопоп и всё духовенство.

   — Поди, — сказал Никон митрополиту, — возвести великому государю о моём приезде.

Митрополит отправился с успенским ключарём Иовом.

Они нашли государя у заутрени, в церкви св. Евдокии.

   — В соборную церковь, — произнёс взволнованным голосом митрополит, — пришёл патриарх Никон, стал на патриаршем месте и послал нас объявить о своём приходе тебе, великому государю.

Царь обрадовался и смутился.