Патриарх Никон

«Однажды, — продолжал Алмаз, — севши, сведён я был в малый сон, и вижу: стою в Успенском соборе, свет сияет большой, но из живых людей нет никого: стоят одни усопшие святители и священники по сторонам, где гробы митрополичьи и патриаршие. И вот один святолепный муж обходит всех других с хартиею и киноварницею в руках, и все подписываются. Я спросил у него, что они такое подписывают? Тот отвечал: «О твоём пришествии на святой престол». Я спросил опять: «А ты подписал ли?» Он отвечал: «Подписал» — и показал мне свою подпись: «Смиренный Иона Божиею милостью митрополит». Я пошёл на своё место и вижу: на нём стоят святители! Я испугался, но Иона сказал мне: «Не ужасайся, брате, такова воля Божья: взыди на престол свой и паси словесные Христовы овцы». Ей-ей, так мне Господь свидетель о сём...»

   — Да, вещий сон, — перекрестился набожно государь.

   — Не верь! Лжёт... клятвопреступник... Аще имя Божье произносит... Измышление... и в прошлый приезд видел видение — раздались голоса и бояр, и святителей, и сбили царя с его религиозной почвы.

Алмаз продолжал читать, чтобы царь не одумался:

«Обретаюсь днесь в соборной церкви св. Богородицы, исповедая вашему царскому величеству, понеже отхождения своего вину исполнил. Что задумал, то и сотворил, и теперь пришёл видеть пресветлое лицо ваше и поклониться пресвятой славе царствия вашего, взявши причину от св. Евангелия, где написано: «Вы, рече, взыдиге в праздник сей, яко время моё не исполнися; егда же взыдоша братия его в праздник, тогда и сам взыде не яве, но яко тай». И паки ино писание; рече Павел к Варнаве: «Возвращьшеся посетих братию нашу во всех градех, в них же возвестихом слово Божие, яко суть». Такожде и мы пришли: како суть у вас государей и у всех сущих в царствующем граде Москве и во всех градах? Пришли мы в кротости и смирении. Хощещи самого Христа принять...»

   — Вот куда метнул... Вот предерзость... Себя с Христом сравнивает! — вознегодовали присутствующие.

Алмаз продолжал читать:

«Мы твоему благородию покажем, како Господу свидетельствующу: приемляй вас меня приемлет и слушайся вас, меня слушает. Во имя Господне приими нас и дому отверзи двери, да мзда твоя по всему не отменит. Эго написал я твоему царскому величеству не от себя что-либо, мы не корчемствуем слово Божье, но от чистоты, яко от Бога, пред Богом о Христе глаголем, ни от прелести, ни от нечистоты, ниже лестью сице глаголем, не яко человекам угождающе, но Богу, искушающему сердца наши. Аминь».

Как кончил Алмаз, поднялась точно буря:

   — Весь собор и святителей назвал он корчемниками слова Божия...

   — Всех советников назвал льстецами и нечистью... а сам-де точно апостол святой...

   — Святоша!

   — Наглец!

   — Да ему казни мало!..

Царь недоумевал, что делать. Тут митрополит Павел, видя всеобщее негодование, предложил царю, что он поедет и уладит дело, тем более что Матвеев ему шепнул, что с ним пойдёт много стрельцов.

Царь согласился на предложение Павла, и тот с боярами и со стрельцами двинулся к собору.

Войдя в церковь, Павел объявил Никону:

   — Письмо твоё великому государю донесено. Он, власти и бояре письмо твоё выслушали; а ты, патриарх, из соборной церкви ступай в Воскресенский монастырь по-прежнему.

Никон ничего не ответил, приложился лишь к образам, взял посох митрополита Петра и пошёл к дверям.

   — Оставь посох, — крикнули ему бояре.

   — Отнимите силою, — отвечал Никон и вышел из церкви.

Ночь была тёмная, небо звёздно. На востоке сияла большая комета и огромный хвост её висел над Москвою по направлению к западу. Посреди хвоста виднелась тёмная полоса[62].

Никон поглядел с минуту на это чудное явление и прежде, нежели сесть в сани, стал отрясать ноги, произнося внятно и грозно:

   — Иде же аще не приемлют вас, исходя из града того, и прах, прилипавший к ногам вашим, отрясите во свидетельство на неё.

   — Мы этот прах подметём, — воскликнул Артамон Сергеевич Матвеев[63].

   — Да разметёт Господь Бог вас оною божественною метлою, иже является на дни многи, — пророчески произнёс Никон, указывая на величественный хвост кометы...

Сани помчались.

Дмитрий Долгорукий и Матвеев провожали его до земляного города; въехав сюда, они остановились, чтобы проститься с патриархом.

   — Великий государь велел у тебя, святейшего патриарха, благословения и прощения просить.

   — Бог его простит, если не от него смута, — отвечал Никон.

   — Какая смута? — произнёс Долгорукий.

   — Ведь я по вести приезжал, — возразил Никон.

Лошади тронулись, и Никон уехал.

   — Он по вести приезжал, — удивились бояре, — нужно царю оповестить.

Между тем слова, произнесённые о комете, сильно взволновали всех, в особенности Матвеева; они были пророческими в отношении его и стрельцов.

Матвеев впоследствии погиб в первый стрелецкий бунт, а стрельцы уничтожены Петром.

XXIV КОЗЛИЩЕ ОТПУЩЕНИЯ [64]