— Понимаю! Понимаю! Не надо объяснять… — простодушно извинил его знаток исторических документов. — Итак, подведу итог. Пергам, Троя, Илион — город-крепость, то и дело разрушаемый во время осад и неизменно поднимавшийся из руин под новым названием или под своим прежним именем, фактически на всем протяжении бронзового века служил важным транспортным узлом на пути к отдаленным областям, богатым оловянными рудами. Ведь без олова из меди не получить бронзы; а медь, хоть и чаще встречается и легче поддается обработке, менее прочна, чем бронза. Так вот: все эти войны и осады Трои, все эти разрушения и многократные возрождения из руин — пять-шесть раз, а может, и больше! — на самом деле лишь эпизоды оловянной эпопеи. И значит, «Илиаду», если отвлечься от красивой легенды, от ореола, созданного гением Гомера, с тем же, если не с большим, правом можно было бы назвать «Оловиадой»… Вот каким образом знание истории оказывается ключом к разгадке, который сам я не сумел найти! Эпические песни Гомера были надгробной плитой, положенной на могилу Трои. В том, что Троя, со всеми ее героями, никогда уже не смогла подняться из руин и осталась жить только в песнях гениального рапсода, — нет никакого чуда. Объяснение этому крайне простое! Эпоха бронзы, а стало быть, погони за оловом кончилась. Троянская крепость утратила свое значение. Ее существование потеряло смысл. И она неминуемо должна была исчезнуть, засыпанная песками и поросшая дикими травами — подобно множеству других перевалочных крепостей, пришедших в запустение, после того как старые торговые пути были заброшены и возникли новые. Когда-то в оазисе между Дамаском и рекой Евфрат процветала легендарная Пальмира; эту крепость столько раз сравнивали с землей, — и уже на следующий день она вновь поднималась из песков, расцветая еще пышнее, и это потому, что служила главным перевалочным пунктом на великом караванном пути с Востока на Запад! Однако разве и Пальмиру — столь часто упоминаемую в истории античности и средневековья — не постигла та же судьба после вторжения в Малую Азию турок? Разве не стоит на ее месте бедная деревенька, заброшенная среди пустынных песков!
Старый пенсионер замолчал и принялся сворачивать себе сигарету. С тревожным сомнением поглядел на гостя:
— Пожалуй, я несколько увлекся. Слишком много пояснений! Вам, боюсь, уже невмоготу от этой лекции по истории с географией. Ничего себе размахнулся, прямо от Адама и Гомера!
Тудор Стоенеску-Стоян пошевелился в мягком кресле, протестуя без тени притворства:
— Как вы можете так говорить, господин Иордэкел? Разве вы не видите, с каким вниманием я вас слушаю? Вы просто кладезь…
— Трудно поверить. Если вы имеете счастье дружить с такими великими людьми, как Теофил Стериу, Юрашку, Стаматян, неужто вам не в тягость выслушивать разглагольствования помешанного глухого старикашки из Кэлимана? Или вы думаете, что помешанный глухой старикашка не знает своего места? Смеет равнять себя с этими умами?
— В таком случае я тоже могу обидеться, господин Иордэкел. Вы меня оскорбляете.
— Хорошо. Не будем ссориться. Еще стаканчик, а?
— Если вам угодно…
Уступая настояниям, Тудор Стоенеску-Стоян протянул свой стакан. Старый пенсионер наполнил его содержимым хрустального графина, не оставив себе на этот раз ни капли. Затем отошел к полкам, выбрал несколько томов, полистал их, заложил некоторые страницы узкими полосками бумаги и положил на стол, чтобы были под рукой, когда потребуются подтверждения и документы.
Затем продолжил: