– Слушайте, – сказал Патрик, – сегодня я видел ее ужас. Ужас, что умирать придется в одиночестве. Ужас, что семья от нее отвернется, как отвернулся Шеймус. Ужас, что она все просрала, что полжизни лунатиком шла по следам собственной матери. Ужас, что ее убеждения оказались бессильны перед лицом истинного страдания. Один сплошной ужас! Если мы выполним ее просьбу, вероятно, она наконец плюнет на меценатство и вернется в семью. Пусть ни то ни другое давно не работает, смена обстановки может принести ей каплю радости перед окончательным возвращением в ад.
Все замолчали.
– Будем надеяться, что не в ад, а в чистилище, – сказала Мэри.
– Я в этом не разбираюсь, – сказал Патрик, – но если чистилищем называют место, где страдания делают тебя скорее лучше, чем хуже, то оно ей не светит.
– Может, хотя бы нам светит.
– Я не понял, – вмешался Роберт. – Бабушка будет жить у нас?
– Не в квартире, – пояснила Мэри. – В доме для престарелых.
– А платить за него должны мы?
– Пока нет.
– Но ведь тогда получается, что Шеймус одержал полную победу! Ему достался дом, а нам – калека.
– Она не калека, а инвалид, – поправила его Мэри.
– Ой, ну извини, – сказал Роберт. – Разница просто огромная. Выходит, нам повезло! – Он заговорил голосом телеведущего: – Сегодня наши победители – семья Мелроуз из Лондона! Именно они заберут домой наш замечательный первый приз. Этот милейший
– Потрясающе, – сказала Мэри. – Где ты это взял?
– Полагаю, Шеймус еще не в курсе, – сказал Патрик. – Она заставила меня прочесть вслух открытку, в которой он обещает навестить ее сразу после нашего отъезда. То есть он до сих пор ее не навестил.
– А это могло бы повлиять на ее решение?
– Вряд ли, – ответил Патрик. – Протягивая мне открытку, она улыбалась.
– Натянуто или радостно?
– Радостно.
– Значит, все хуже, чем мы думали, – заключила Мэри. – Элинор не просто сбегает от правды об истинных мотивах Шеймуса, она опять жертвует собой! Единственное, что она может подарить ему помимо дома, – это собственное отсутствие. Ее любовь беззаветна и безоговорочна. Такие чувства женщины обычно испытывают к своим детям, если вообще на них способны. Но Элинор решила принести в жертву и детей.
– Христианскими ценностями разит за версту, – заметил Патрик. – Быть полезной и одновременно засвидетельствовать свою полную никчемность – все во имя уязвленной гордыни. Если она останется здесь, то вынуждена будет обратить внимание на предательство Шеймуса; если уедет – в лужу сядем мы. Никак не могу смириться с ее упертостью. Все-таки Божья воля делает из людей форменных ослов!
– Она не способна ни говорить, ни двигаться, – сказала Мэри, – но какую имеет власть!
– Да уж… Вся эта пустая болтовня, в которой проходит человеческая жизнь, не сравнится с криками и стонами ее начала и конца. Просто безумие какое-то: нами командует то один бессловесный тиран, то другой!
– Но ведь в следующем году мы поедем в отпуск? – спросил Роберт.
– Можем поехать куда угодно, – ответил Патрик. – Отныне мы больше не пленники провансальской безупречности! Мы спрыгнули с открытки и отправляемся в путь-дорогу. – Он сел на кровать рядом с Робертом. – Богота! Блэкпул! Руанда! Дай волю своему воображению! Представь мимолетное аляскинское лето в дремучей тундре. А как хорошо в это время года на Огненной Земле! Таких пляжей, как там, нигде больше нет, а что за уморительные создания эти пухленькие морские львы! Хватит с нас предсказуемых благ Средиземного моря с его водяными велосипедами и
– Ненавижу устриц, – сказал Роберт.
– Точно, извини. Промашка вышла.
– Куда поедем? – спросила Мэри сына. – Выбирай. Назови любое место.
– В Америку. Хочу в Америку.
– Почему бы и нет? – сказал Патрик. – Все европейцы в изгнании туда едут, это традиция.
– Мы не в изгнании, – возразила Мэри. – Мы наконец-то свободны.
Август 2003 года
13
Интересно, Америка окажется такой, какой он ее представлял? Роберта – да и весь остальной мир – с рождения заваливали картинками американского образа жизни. Быть может, там все уже представили за него и он вообще ничего не увидит?
Первым делом – еще в самолете, пока они стояли в Хитроу, – Роберта одолело ощущение истерической мягкости. В проходе торчала рыжеволосая тетка, у которой колени прогибались под весом собственного тела.
– Мне туда никак… Мне туда никак… – охала она. – Линда заставляет меня сесть к окну, но я же там не помещусь!
– Линда, а ну сама полезай! – буркнул громадный отец семейства.
– Пап! – прошипела Линда, чьи размеры говорили сами за себя.