Патриот

Какое-то время они стоят и молчат, глядя друг на друга, мальчишка продолжает переживать небольшой шок, а внезапный папа ждёт, когда переживание завершится.

– А можно спросить… – ломко говорит сын, и Знаев тут же позволяет:

– Спрашивай.

– Сколько ты… ну… вот так… в портфеле перетаскал?

– Приблизительно – в день по миллиону долларов. Восемнадцать лет. В году – примерно двести пятьдесят рабочих дней. Ты математик, сам считай.

– Четыре с половиной миллиарда, – тут же произносит сын с придыханием.

– На самом деле больше. Около десяти.

– Кошмар.

Знаев смеётся.

– Что ж тут кошмарного?

– На тебя нападали?

– Ни разу за всё время. Я же сказал, надо думать головой и благодарить людей материально. Тогда никто никогда не нападёт. Вот я тебе свою книжечку принёс, почитай, там всё написано. И про миллиарды, и про понятия.

– Я читал, – отвечает сын. – Мама подарила. Давно, года три назад. Сам прочитал, и друзьям дал. Так она и ушла.

– Понравилось? – осведомляется Знаев.

– Трудно сказать, – солидно отвечает сын. – Для меня это… ну… История из жизни каких-то очень странных людей… Их никогда не было и больше уже не будет… Особенное поколение…

Знаев вдруг понимает, что сын нескоро выйдет из шока, что он, наверное, ждёт, когда условный полузнакомый отец распрощается и исчезнет – и тогда можно вытащить мешок из-под кровати, пересчитать, сообразить.

– Ничего особенного, – говорит Знаев, – в моём поколении нет. Как и в твоём.

– Есть, – возражает сын, подумав немного. – Твоё поколение не такое, как другие. Я много читал… И с матерью говорил… Вы росли при социализме, а потом оказались в капитализме. Вы, ну… Травмированные. Надломленные. Это не я придумал. Так многие считают.

Знаев закрывает портфель, затем по старой привычке кладёт его плашмя и нажимает сверху, выпуская воздух, чтоб чужой внимательный глаз сразу понял: сума пуста, ловить нечего.

– Надломленные? – переспрашивает он. – Чудак ты. Забудь об этом, и никогда так не говори. Никаких травм не было. Скажи, ты хотел бы прокатиться на машине времени? Из две тысячи пятнадцатого – в две тысячи восемьдесят пятый? Отсюда – прямо в будущее?

– Конечно, – сразу отвечает мальчишка. – Ещё бы.

– Много бы дал за такую возможность?

– Да, – говорит мальчишка. – Только это невозможно. Противоречит всем теориям.

– Теория суха, мой друг. А древо жизни зеленеет пышно.

Мальчишка не узнаёт знаменитой цитаты и замирает, несколько разочарованный. Знаев хлопает его по плечу.

– А вот я – прокатился. Бесплатно. В мягком вагоне. Реальная машина времени. Всё моё поколение, якобы, как ты сказал, травмированное, – прокатилось. Стартовали в чёрном прошлом – и приехали в светлое будущее. Такая удача бывает, может, раз в тысячу лет. Мы наяву испытали то, что другие видели только в кино. Я вырос в доме без телефона и мусоропровода. Зимой я ходил в валенках, а варежки и шапку мне вязала бабушка. Чтобы записать песенку группы «Rolling Stones», я должен был ночью настроить радио на «Русскую службу Би-Би-Си», потом включить катушечный магнитофон и поднести микрофон к динамику радиоприёмника. И я ещё считался богатеньким Буратиной, потому что ни у кого из моих одноклассников не было ни радиоприёмника, ни магнитофона. И штанов у нас тоже не было. И роликовых коньков. И журналов про фантастику. И отдельных комнат не было. И интернета не было, и айподов, и «Макдональдса». А через пятнадцать лет – мы, ещё совсем молодые ребята, тридцатилетние дураки, – вдруг получили всё. Кредитные карточки, сотовые телефоны, машины с кондиционерами, дороги в десять полос. Пятьдесят каналов в телевизоре. Авиабилеты в любую точку мира с доставкой на дом. Концерты мировых суперзвёзд. Любая еда, любая одежда. Квартиры на двадцать пятых этажах, с бесшумными лифтами, тёплыми полами, посудомоечными машинами и подземными парковками. Нам дали бесплатный билет в будущее! Нас заморозили в одном мире – и оживили в другом! Как у Герберта Уэллса, понял? Ты думаешь, мы – надломленные? Да мы – счастливейшие! Мы – везунчики из везунчиков. Кто не выдержал этого путешествия во времени – те, да, спились, сторчались, пропали куда-то. Но не от горя, а от удовольствия.

Знаев замолкает, глухо кашляет и смотрит на сына.

Ему важно, чтобы мальчишка понял.

Ему ясно, что – не поймёт.

– Человек, – продолжает он, – жив настолько, насколько умеет наслаждаться тем, что ему выпало. Мне выпало путешествие в будущее. Я наслаждаюсь до сих пор. – Знаев открыто улыбается, он искренен, ему нравится сообщать сыну что-то по-настоящему важное, личное, уникальное. – Я кайфую так, как тебе и не снилось. Это удивительное чувство. Его трудно описать. Это как прыжок в объятия бога. Как вечный праздник. Как Новый Год: каждое утро просыпаешься и видишь ёлку, и подарки под нею. Это сладко. Волшебно. А ты говоришь – «травмированные», «надломленные». Дай бог каждому такую травму.

Сын явно заинтригован, он не ожидал такого монолога, он забыл про деньги в мешке под кроватью; он – Знаев, сын своего отца, ему нужна истина, и только потом всё остальное.