Патриот

Но и правда – так ни разу и не забежал, даже на пять минут.

Он действительно был скверный отец.

Сын – в разлохмаченных джинсах, голый по пояс – выглядел заспанным и томным. Кивнул по-свойски.

– У меня бардак – не обращай внимания.

– Ага, – ответил отец, осуждающе хмыкнул и двинулся вперёд, перешагивая через разноцветные носки, компакт-диски, скомканные бумажные платки, фантики от жвачки и палочки для поедания суши. Окна все были зашторены, застоявшийся воздух хранил запахи миндального печенья, сигаретного дыма и сгнивших фруктов.

– Загулял? – спросил отец.

– Заработался, – ответил сын, зевая. – Между прочим, есть заказ. Одному парню нужен саундтрек. В короткометражный фильм. Студент ВГИКа, делает курсовую. Десять минут материала, в стиле нью-эйдж и эмбиент… Бесплатно, правда… Но зато у меня будет отдельный титр! Оригинальная музыка – Виталий Знаев. Хочешь послушать?

В конце коридора хлопнула дверь, из туалета в ванную пробежала обнажённая, завёрнутая в простыню девушка, коротко стриженая, с волосами, впереди фиолетовыми, сзади розовыми. В соответствии с обычаем, принятым у современной молодёжи, она не поздоровалась, вообще не повернула головы, а Знаев, в соответствии с тем же обычаем, сделал вид, что ничего не заметил.

– Сейчас не хочу, – сказал он сыну. – Где тут у тебя можно присесть и поговорить?

– Follow me, – ответил Виталик и махнул рукой.

Огибая и переступая через провода, тряпки, шнурки, сын провёл в его святая святых: полутёмную пещеру, наполовину заставленную аудиотехникой. Проигрыватели и усилители громоздились монбланами. Электронное пианино лежало на полу, на ковре, покрытом пятнами всех видов, от кофейных до портвейных.

«Не знаю, как там насчёт эмбиента, – подумал отец, – но мой балбес живёт как всамделишный музыкант».

В конце концов ему надоело рассматривать художественный беспорядок, и он повернулся к сыну; оглядел с ног до головы. Бледный, небритый, ногти на ногах ужасающей длины, взгляд диковатый, отстранённый. Переминается с ноги на ногу, всё-таки стыдно стало: отец не должен видеть столь вопиющего творческого хаоса. Впрочем, отец не был сильно удивлён или расстроен; если бы в этом году ему исполнилось двадцать лет, он бы очень хотел жить именно такой жизнью.

– По моему, – сказал Знаев, – ты спешишь, брат.

– В каком смысле?

– Тебе рано превращаться в творца, равнодушного к быту.

Виталик беззаботно поморщился, придвинул отцу трёхногий вертящийся табурет, сам сел на пол, в чрезвычайно свободной позе, расставив огромные колени.

– Не понял, – сказал он. – Ты что, типа, включил отца?

– Нет, – ответил Знаев. – Но сейчас включу.

И придвинул портфель.

– Всё, что там лежит, – твоё. Выгрузи и спрячь. Ёмкость – верни.

Сын щёлкнул замками, заглянул. Его глаза расширились, и весь он, сидящий на фоне собственного пианино, невозможно крутой начинающий композитор, превратился в растерянного долговязого мальчишку.

– Не понял, – пробормотал он. – Это что?

– Это, – отчеканил Знаев, – всё, что я могу для тебя сделать. Как для сына. Сразу не трать. Боюсь, другие приходы от отца будут нескоро.

Виталик тревожно моргнул несколько раз, вдруг овладел собой, выпрямил спину и сменил позу на другую, более «пацанскую»: в правую коленку упёрся локтем, на левую положил ладонь.

– Что, проблемы? – осведомился хрипло.

– Нет, – сухо ответил Знаев. – Уезжаю. Когда вернусь – не знаю. Думаю, нескоро.

– Значит, проблемы.

– Ты меня не слышал, что ли? Я сказал – выгрузи и спрячь.

Сын сунул руку в портфель.

– Сколько здесь?

– Будешь жить скромно – хватит года на три. Может, за это время станешь новым Брайаном Ино.

– Брайан Ино – крутой, – ответил Виталик. – Мне до него далеко.

И замолчал, задумался, опустив глаза. Когда снова поднял – в зрачках светился фиолетовый огонь.

– Не, отец, – сказал он. – Я не возьму. Не могу.

Знаев изумился.

– Это почему?

Виталик пожал плечами.

– Мне не надо, – ответил он, не сразу подбирая слова. – Ты и так для меня всё сделал… И мама… Никто из моих знакомых пацанов так не живёт… Я возьму, конечно, тысяч двадцать. Из одежды кой-чего докуплю. Остальное – нет… Зачем? Ты сам говорил, что всем должен. И всё продал. И дом, и квартиру. Не надо мне, отец. Спасибо.

– Дурак ты, – сказал Знаев. – Когда предлагают, надо брать.

– Не, отец, – без паузы ответил Виталик и помотал головой. – Я не буду.

И снова на несколько мгновений обратился в мальчишку, губы стали пухлыми и порозовели, взгляд сильно прояснился; у детей глаза горят много ярче, чем у взрослых.

– Бери, – повторил Знаев. – У меня всё посчитано. Эти деньги выделены специально для тебя. Так давно задумано.

Но сын помотал головой и резко встал.

– Мне не надо.

Знаев встал тоже. Подумал: сейчас, не дай бог, скажет, что спешит, пора идти, не до тебя, извини.

Но Виталик ничего не сказал, молча вышел, перешагнув через электронное пианино, оставив отца наедине с тугим портфелем.

Знаев не знал, что ему делать, и решил немедленно свалить.