Патриот

– Извини, – отвечает Знаев. – У меня другие планы. И вообще, глупо что-то придумывать в последний момент. Ты решила, я тоже решил. Ты едешь в Утрехт, я – в другую сторону. Желаю тебе найти в Утрехте хорошего мужчину. В высшей степени положительного голландца.

– Иди в задницу, – отважно произносит Вероника, открывает стенной шкаф и достаёт на треть пустую бутылку коньяка. – Что ты понимаешь в положительных мужчинах? Где они водятся? Как их распознать?

– Они – как я, – отвечает Знаев. – Они великодушные. И они всегда рубятся за идею. Поэтому денег у них или нет, или в обрез. Когда женщина ищет порядочного обеспеченного мужчину, она заведомо загоняет себя в тупик. Порядочные не бывают богатыми, и наоборот.

Она вопросительно демонстрирует две коньячных рюмки, Знаев кивает и проглатывает с удовольствием, и жестом просит повторить. Ему предстоит весь день провести за рулём, но перспектива встречи с полицией не пугает совершенно. Москва – город, в котором он прожил всю сознательную жизнь, – больше его не любит, не хочет, гонит. Москва отпустит его с миром. В этот последний день никакие происшествия не грозят бывшему банкиру. Он уезжает, ариведерчи. Сегодня, в последний день – только прощания. Только длинные разговоры о самом важном. Бесы не напрыгнут, не скрутят менты, и следователи прокуратуры не заявятся с обыском. Да и некуда им заявляться, нечего обыскивать.

Они какое-то время говорят о банальных пустяках. О мужчинах, которые – гады, сволочи и непредсказуемые инфантилы. О Голландии: маленькой уютной стране платного секса, наркотиков и всевозможных низменных соблазнов. О России: огромной державе рабов, господ и мерзейшей антисанитарии. Знаев ждёт, что его поблагодарят, потом перестаёт ждать. Очевидно, на этой никелированной кухне, над этими идеальной чистоты коньячными рюмками, под деревянной мордой сказочного индонезийского чудища, его поступок не будут рассматривать как благодеяние. Подумаешь, денег принёс. Низменно, пошло, предсказуемо. Лучше бы сам появился, лет пятнадцать назад.

Он уходит с ощущением, что его слегка надули. Что в его подарке не нуждались. Что всё знакомство с сыном, превращение бывшего банкира в изумлённого внезапного папашу, – затеяно с одной целью: показать, что без отца можно обойтись, и без мужа тоже можно, что современная женщина самодостаточна и свирепа, как триста спартанцев. И ребёнка поднимет, и холодильник двустворчатый раздобудет, и одну страну легко поменяет на другую.

Он едет назад – ему надо пристроить вторую половину капитала.

Почти час уходит на обратный путь – от окраины в центр, под бормотание радио. Новости внушают тревогу, если не сказать больше: возобновились ожесточённые бои, обмен артиллерийским и миномётным огнём, потери с обеих сторон, жертвы среди мирного населения, издевательства над пленными, пытки, злодеяния, оголтелая пропаганда, ложь, подтасовки, лицемерие Запада, политическая проституция, комментарии экспертов, гуманитарные конвои, мёртвые дети, фосфорные боеприпасы, озабоченность мировой общественности, вопиющая безнаказанность, сирые беженцы, спутниковые снимки, олигархические игрища, двойные стандарты, беспардонно правдивые и неопровержимо лживые документальные фильмы, стопроцентные доказательства и голословные обвинения. Знаев выключает радио, достаёт телефон, набирает номер Вероники.

– Ну как? – спрашивает. – Он отдал тебе деньги?

– Нет, – отвечает Вероника жестяным бесполым голосом. – Вообще ничего не сказал. Молча собрался и уехал на работу.

Знаев хохочет.

– А мешок? С собой забрал?

– Под кроватью оставил. Я проверила.

– А вдруг вообще не отдаст? – веселится Знаев.

– Не смешно, – холодно отвечает самодостаточная Вероника. – Теперь я не знаю, что делать. Силой, что ли, отнимать?

– Сама думай, – Знаев задыхается от смеха, – я ж не знаю, как у вас заведено.

И она, наконец, срывается.

– Зачем ты вообще это сделал? Кто тебя просил?

– Никто, – отвечает Знаев. – Я выполнил свой долг. Я обязан кормить своих детей. Содержать их. Я по-другому не могу. Это очевидно, не так ли?

Вероника молчит. Знаев жмёт кнопку отбоя, берёт портфель, снова полный доверху, и шагает дальше.

50

Собственно, он уже прибыл на место.

В доме, куда он шёл, обретался – самостоятельно, комфортабельно и отдельно – его старший сын Виталий Сергеевич Знаев.

Здесь всё было солидно, вход в мраморе, бронебойная панель домофона, консьерж, видеокамеры. Опрятная буржуазная скука.

– Вы к кому? – проскрипело из бронированной щели.

– К Знаеву, – вежливо сказал Знаев. – Восемьдесят первая квартира.

– Как вас представить?

– Знаев.

Два года не приходил; его тут давно забыли.

Да и он тоже перестал помнить; теперь шагал, как будто в гости. Портфель с деньгами зажал под локтем.

Во время последней встречи Камилла попросила не появляться на территории сына.

«Никогда», – сказала.

«Ты, – сказала ещё, – не был отцом своему сыну, вот и не изображай. Пусть взрослеет без тебя».

Помнится, он тогда ответил резко, едва не нахамил, в том смысле, что сам решит, где и когда ему появляться, как управлять взрослением потомка.