Патриот

Вышел во двор. Глаза, промытые слезами, увидели мир в непривычном макро-варианте: хромой воробей пытается вскрыть мятый пакетик из-под жареной картошки – и не может; забытая ребёнком лопатка лежит на бортике песочницы, красная на жёлтом; сухая надломленная ветка берёзы качается под ветром, наподобие часового маятника; ржавый гвоздь лежит на асфальте, ожидая, когда можно будет пронзить чьё-нибудь размякшее от жары колесо; на металлическом ограждении газона висят, намотанные, деревянные бусы, или, может быть, чётки: один обронил, другой подобрал, но не присвоил, оставил на видном месте; лохматый, бандитского вида кот обнюхивает мусорный бак; и вот на третьем этаже кто-то, вконец умаянный полуденной духотой, открывает окно, и при повороте прозрачная стеклянная плоскость ловит ослепительный солнечный блик, и пылающий луч ударяет, как рапира, заставляет зажмуриться, и всё тонет в золотом свечении, во взмывающей, беспощадной волне света, и под её мгновенным ударом можно успеть понять, что именно этот, самый мелкий и незначительный сорт жизни, эти лучи, малые дуновения, убогие трепетания, – и есть основа, на которой всё держится.

Знаев вытащил телефон и набрал номер; впервые за два года.

– Привет, – пробормотал. – Это я.

– О, – сказала Камилла с удивлением. – Человек из прошлого! Тебя ещё не убили?

– Вроде нет.

– Странно.

Тон был ледяной. Бывшая жена до сих пор ненавидела своего бывшего и любимого мужа.

– Что тебе надо? – спросила.

– Встретиться. Найдёшь полчаса?

– Даже не знаю. Я только что приехала завтракать. В «Лермонтов». Если успеешь до часу дня – давай.

– Ты будешь завтракать до часу дня? – уточнил Знаев.

– Могу и до двух. А что, вообще, случилось?

– Ничего, – сказал Знаев. – Так… Поболтать надо. Дождись, я еду.

В полдень в «Лермонтове» все столы были заняты, и за каждым что-то эмоционально дискутировалось. Завтрак был в разгаре. Мощные кондиционеры отлично справлялись с жарой. Энергично опустошались бокалы с дынным, гранатовым, сельдереевым соком. Прислушавшись к разговорам, можно было понять, что обсуждается в основном новый сезон «Игры престолов»; никакой политики, никаких курсов доллара и фунта; и вообще, многое изменилось здесь: ни силиконовых губ, ни карманных собачек, ни жирных макияжей, ни хищных взглядов из-под наращенных ресниц. В моду возвращались традиционные ценности: здравомыслие, бережливость и приличные манеры. Многие девушки были с детьми и няньками, нарядные пухлые дети бегали повсюду, путались под ногами у официантов и радовались жизни.

Знаев не сразу узнал бывшую жену: она располнела. Сидела в одиночестве за столиком на четверых и энергично поглощала то ли спаржу, то ли авокадо, простонародно отставив в стороны голые розовые локти и наклоняясь над тарелкой; лёгкая летняя шляпа с широкими полями скрывала лоб и глаза. Когда он подошёл – подняла голову, улыбнулась сухо; лицо осталось красивым, но увы, было утомлённым и слегка отёчным.

– Что смотришь? Плохо выгляжу?

– Нормально, – ответил Знаев, садясь напротив. – Ты беременна, что ли?

– Первый триместр, – с отвращением сообщила Камилла. – Токсикоз и прочие прелести. Жру, как лошадь.

– Молодец, – похвалил Знаев. – Сколько тебе – сорок три?

– Посчитай. Если вспомнишь.

– Не вспомню, – признался Знаев.

– Ты никогда ничего не помнил. Забывал про мой день рождения. Про годовщину свадьбы. До сих пор не понимаю, зачем я убила на тебя столько времени.

Подскочил официант, попытался сунуть меню – Знаев отогнал его взмахом руки; есть он не хотел, и вообще, вдруг понял, что не очень чётко представляет, зачем пришёл.

– Если не секрет, – спросил он, глядя в склонённую шляпу, – ты сама решилась?

Камилла отодвинула пустую тарелку и придвинула полную.

– Насчёт ребёнка? Нет. Муж уговорил.

– Наследника хочет?

– Сейчас не говорят «наследник».

– А как говорят?

– «Преемник».

– А в чём разница?

– «Наследник» – это старомодно. И раздражает бедные слои населения. Наследник – это тот, кто на халяву получает родительские миллионы. А «преемник» – это продолжатель дела. Совсем другой смысл.

– Логично, – сказал Знаев. – Послушай… Я уеду. Сегодня ночью. Может, надолго. Ты… Про нашего с тобой преемника не забывай, ладно? А то он… Одичал малость. В доме – бардак… Сам – бледный… Ночами музыку пишет, днём – спит…

– Я просила тебя не лезть в его жизнь. И не бывать в его доме.

– Я помню, – ответил Знаев, не настроенный возражать. – Мне пришлось. Я привёз ему деньги. Чтоб ты знала – он не взял.

– Сколько? – спросила Камилла, сильно заинтересовавшись.

– Какая разница, – раздражённо сказал Знаев. – Много.

– И – не взял? – уточнила Камилла.

– Нет.

– Можешь отдать мне. Я освою любые суммы.

– Обойдёшься, – с наслаждением ответил Знаев. – У тебя и так всё есть.

– Да. Но наличных постоянно не хватает. – Камилла грубовато хохотнула. – А что – ты, значит опять разбогател?

– Нет. Просто вышел в деньги.

Камилла поманила официанта.

– Валентин, – сказала она, – у вас что, новый повар?

– Если честно, да, – понизив голос и наклонившись, сказал пышущий здоровьем, гладкий Валентин.