Патриот. Жестокий роман о национальной идее

1. HOT! HOT! HOT! «Не пора ли спецслужбам, наконец-то, замочить Березовского?» Тысячники — 200 долл., свыше двух тысяч — 500 долл., свыше трех тысяч — 1000 долл., далее каждая тысяча равняется шагу в 1000 долл.

2. «Россия успешно испытала новую ракету: Европа и Штаты в шоке, то ли еще будет». Особенный акцент сделать на выступлении президента по этому поводу. Сравнение с Бушем не в пользу американского лидера.

3. Особо: ни в коем случае не уделять никакого внимания нелепой гибели троих ваших коллег, на вопросы не реагировать, в крайнем случае отвечать, что «меня это не волнует», «меня это не касается», «мало ли таких случаев, страна-то большая».

Hudson’s hawk

Бизнес-класс «Дельты» произвел на Геру тяжелое впечатление: все какое-то мрачное, обшарпанное, стюардессы некрасивые и выпивку, положенную пассажирам «бизнеса», разносят неохотно и, что уж совершенно возмутительно, при третьем обращении: «А ну-ка еще пятьдесят «Дэниэлса!» — лишь отрицательно качают головой и напряженно улыбаются.

Не получив третьей порции виски, Гера поглядел в окно на проплывающую под крылом Гренландию: безжизненная снежная равнина, уходящая куда-то, кажется, прямо к Северному полюсу. В стылом черном океане, словно чьи-то выбитые в драке зубы, белеют верхушки айсбергов и больше ничего.

«А ведь настанет время, и самым ценным товаром на земле станет даже и не галлон нефти, вместо которой придумают что-то другое и станут его заливать в автомобили. А может, те и вообще, наконец-то, станут летать по воздуху благодаря какой-нибудь фигне, наподобие вечного двигателя, — размышлял Гера, — а на вес золота начнет цениться обыкновенная чистая питьевая вода. Бутылка воды — чем не валюта? И тогда пустяковая Дания, которой принадлежит эта ненужная сейчас земля, состоящая из замерзшей за миллионы лет воды, станет новой супердержавой…»

Размышляя о высоком, Гера и сам не заметил, как уснул, и проснулся уже перед самой посадкой, успев насладиться видами Нью-Йорка, великого и непонятного с высоты, тревожного от своей неизведанности города, небоскребы которого, не разрушенные авиакомпанией «Taliban airlines», продолжали, словно тысяча фаллосов, пытаться достать до неба и проткнуть его шпилем Эмпайр-Стэйт-Билдинг — самого высокого фаллоса после рухнувших «близнецов». Воздух с континента прогнал тучи обратно в океан, небо было безоблачным, и Манхэттен пускал в небо бесчисленных солнечных зайчиков, рождающихся на блестящих гранях небоскребов. Зрелище было не то чтобы сногсшибательным, но не могло не впечатлять, и Гера смотрел вниз, открыв рот от удивления: настолько Нью-Йорк не похож был на ранее виденные им города Европы. Вскоре самолет пробежал по полосе имени Кеннеди, и Гера, мысленно поблагодарив уставших стюардесс за то, что не дали ему напиться и сохранили тем самым его внешний вид в рамках приличий, сошел на американскую землю, держа в руках портфель с подписанным Баламутом договором и кое с чем еще, подписанным лично Герой.

Встретили его с размахом: в отель «Mariott», расположенный на углу 46-й и Бродвея, Геру доставил длинный, как зубочистка Гулливера, лимузин белого цвета и больше похожий на ночной клуб изнутри. Гере в нем так понравилось, что, обнаружив в баре клондайктические запасы спиртного, он на полном серьезе стал объяснять шоферу, разумеется, черному и в униформе, что он вполне мог бы провести предстоящий день в его машине и выходить при этом куда-либо совершенно не обязательно. Однако негр лишь показывал белые зубы, развязно называл Германа «май френд» и сумел-таки водворить нашего трансконтинентального путешественника в положенный ему номер с видом на Тайм-сквер, главную площадь Манхэттена, знаменитую, в частности, магазином сувениров Эм-ти-ви и полицейским участком, куда никого и никогда не забирают.

Финальные переговоры с американцами — владельцами «ЖЖ» — должны были начаться лишь через сутки, и Гера уже было хотел спуститься вниз и стать участником непрерывного нью-йоркского движения, как вдруг в дверь номера постучали, и он, подзабыв о разговоре с генералом Петей и недоумевая, кто это мог быть там, за дверью, открыл и пропустил напиравшего гостя внутрь.

Вошедший представлял собой типичного офисного американца, упакованного в мешковатый костюм и снабженного красным узким галстуком. Пройдет двадцать первый век, да что там! Пройдет черт знает сколько времени, а американцы все равно будут продолжать носить эти узкие красные галстуки, считая, что они придают лицу фотогеничность, а облику добавляют мачизма. На ногах вошедшего были спортивные, видимо, очень уютные туфли, больше смахивающие на кроссовки. Он был лысоват, прядь с левой стороны зачесывал направо так, как делает это президент Белоруссии хоккеист Лукашенко, и вообще на первый взгляд выглядел так, выражаясь американскими понятиями, словно его годовой доход был меньше, чем у учителя в муниципальной школе, где-нибудь в Арканзасе, а это значит, довольно скромный, примерно тысяч сорок.