Патроны чародея

   — Иногда получаются. Но и те чаще всего быстро мрут. Зато выжившие живут намного дольше людей. Даже не знаю насколько. Потому химер еще на свете хватает.

Он захохотал, пустил коня в галоп. Ну не может человек долго вести мудрые и возвышенные беседы…

Я догнал, поравнялся с его конем и спросил:

   — Слушай, а как насчет животных? Зверей всяких?

Он пожал плечами.

   — Если корова или коза какая вдруг выбежит из сарая во время трех лун, хозяин ее тут же режет, чтобы хоть мясо не пропадало. А лесные… просто не знаю.

Я покосился в сторону далекого леса, темный и страшноватый, несмотря на солнечный день, а когда в такой въедешь, конь отказывается идти через завалы в вечный сумрак, даже в ночь, что царит в глубинах.

   — Если люди превращаются в невесть что, — проговорил я, — то и звери наверняка… Как–то неуютно теперь даже смотреть в ту сторону.

   — Химер бояться, — сказал он беспечно, — вроде бы и не жить? Чародей Ярвуд вообще в таком лесу жил. И радовался.

   — Урод, — сказал я.

   — Кто не урод, — ответил он, — тот неинтересен. Он был великий чародей! Только его рукописи до сего дня так и не удалось расшифровать и прочесть…

Я сказал решительно:

   — Бред какой–то. Я вот не верю ни в какие зашифрованные рукописи! Это сказки выживших из ума старух и всяких жуликов.

   — Почему?

   — А какой смысл, — спросил я, — зашифровывать?.. Чтобы никто не прочел?..

   — Чтоб пользоваться только самому!

   — Согласен, — ответил я, — а дальше? После смерти?.. Какой маг захочет, чтобы его достижения были забыты? Любой возжелает, чтобы ученики продолжили его открытие, развили, усовершенствовали, назвали его именем королевство или весь континент!

Он посмотрел с интересом.

   — Правда?

   — А что, — спросил я, — нет?..

Он покачал головой, не сводя с меня пристального взгляда.

   — Странный ты какой–то. То последняя свинья, то о людях заботишься. Конечно, если это тебе ничего не стоит, ха–ха!.. Но с таких, как мы, и это уже что–то?

Я буркнул:

   — О людях забочусь как бы о роде человеческом! А все отдельные особи пусть хоть сейчас передохнут.

   — Обо всем человечестве заботиться удобнее, — согласился он. — Вроде бы ничего и не делаешь, а заботишься. Верно?

Двое всадников на хороших конях и с большими вьюками на запасных лошадях, тоже молодых и сильных — это не бедные крестьяне, так что едва мы отъехали от города не больше десяти миль, как я ощутил справа от дороги, где густые заросли кустов, странный такой холодок, словно там за ними небольшой ледник.

   — Хорошее место для засады, — сказал я и неспешно вытащил пистолет. — Как думаешь?

   — Хорошее, — согласился он и так же неторопливо и картинно начал извлекать из ножен меч. — Чувствуешь, да?

   — Просто трушу, — ответил я. — Я демократ, а для демократа и гуманиста трусить — признак высокого социального развития.

Кусты распахнулись, на дорогу разом высыпало четверо оборванных и страшных мужиков с перекошенными злобой мордами. И хотя знаю насчет приема устрашения, им не наши жизни нужны, а кошельки, вьюки и кони, но сердце в страхе замерло, а пистолет в моей руке дернулся в отдаче как раз в момент, когда вожак раскрыл рот для грозного: «Кошелек или жизнь!»

Фицрой поднял коня на дыбки, развернул на двух ногах и бросил на троих таких же грозных и отвратительных позади вожака. Меч его страшно сверкнул в воздухе. Ближайший разбойник не успел завалиться с разрубленной головой, как сверкающее лезвие начисто снесло голову его соседу.

Я стрелял и стрелял, а когда вслед за вожаком на дорогу рухнули и трое его соратников, торопливо обернулся к Фицрою. Тот галопом гнал коня за последним, что вовремя сообразил и ринулся бежать, но ума не хватило ринуться в заросли, а в панике понесся по дороге.

Где–то на десятом шаге над головой обезумевшего от ужаса дурака раздались конский храп и торжествующий голос всадника, а затем острая сталь с хрустом рассекла череп.

Фицрой наклонился с седла и вытер клинок о спину убитого. Когда разогнулся и бросил меч в ножны, лицо его сияло отвагой и довольством.

   — Поровну!

   — Чего?

   — Ты троих, — пояснил он, — я троих. Меч не уступает магии!

   — Даже превосходит, — подтвердил я. — Ты что там смотришь?

Он, наклонившись с седла, осмотрел сперва тех, которых убил, потом сраженных мною.

   — Эх, оборванцы… Если у них что–то и есть, то далеко в лесу.

   — Да ладно тебе, — сказал я. — Поехали.

   — Люблю трофеи, — признался он. Подумал, добавил со вздохом: — Хотя, если бы с каждого брал хоть щепочку, за мной везли бы обозы строевого леса. А зачем он мне?

   — Корабли строить, — пояснил я солидно. — Ладно, поехали!

Мы пустили коней рысью, я старался дышать ровно и говорить ровно, все еще немножко потряхивает. Неужели все, тот же Фицрой, в самом деле убивают спокойно или же просто делают вид, что им нипочем, а на самом деле их тоже трясет?

Фицрой после долгой паузы поинтересовался:

   — Ты видел большие корабли?..

   — Конечно, — ответил я и посмотрел на него в изумлении. — А ты?

Он покачал головой.

   — Видел, конечно. Но, думаю, должны быть и больше. Все–таки эти плавают по рекам и озерам, а если в море?

Я пробормотал: